— Некоторые остаются больше, чем на четыре года.
— Советники? Но они не имеют права голоса.
— Не в праве голоса дело. Есть люди за кулисами.
— Ай, брось! Это уж чистая паранойя! За кулисами — каким образом? За какими кулисами? Каждый может придти на любое заседание КПР, а если он — синдик, которого затрагивает рассматриваемый вопрос, то он может участвовать в прениях и голосовать! Ты что, хочешь мне внушить, что у нас здесь есть политики?
Шевек страшно разозлился на Бедапа; его торчащие уши ярко покраснели, он почти кричал. Было уже поздно, в бараках напротив не светилось ни одно окно. Десар из 45-ой комнаты постучал в стенку, чтобы не шумели.
— Я говорю то, что ты и сам знаешь, — сказал Бедап, очень понизив голос. — Что в действительности в КПР командуют такие, как Сабул, причем командуют из года в год.
— Если ты это знаешь, — хриплым шепотом обвинил его Шевек, — почему же ты не заявил об этом публично? Почему ты не созвал в своем Синдикате Критическое Заседание, если у тебя имелись факты? Если твои идеи не выдерживают публичного обсуждения, то я не желаю шептаться о них по ночам.
Глаза у Бедапа сделались совсем маленькими, как стальные бусинки.
— Брат, — сказал он, — ты самодовольный ханжа. И всегда таким был. Высунь ты раз в жизни голову из своей собственной паршивой чистой совести и оглянись вокруг! Я пришел к тебе и шепчусь, потому что знаю, что могу тебе доверять, черт бы тебя побрал! С кем я еще могу разговаривать? Что я, хочу кончить, как Тирин, что ли?
— Как Тирин? — Шевек был так поражен, что заговорил громко. Бедап показал ему на стенку, чтобы он был потише.
— А что такое с Тирином? Где он?
— В Приюте, на острове Сегвина.
— В Приюте?
Бедап, сидя боком на стуле, подтянул колени к подбородку и обхватил их руками. Теперь он говорил тихо, неохотно.
— Тирин через год после твоего отъезда написал пьесу и поставил ее. Она была смешная… чудная… ну, ты же знаешь его манеру. — Бедап взъерошил рукой свои жесткие рыжеватые волосы, так что косичка расплелась. — Дураку она могла бы показаться анти-одонианской. А дураков много. Поднялся шухер. Ему объявили порицание. Публичное порицание. Я раньше никогда этого не видел. Все приходят на собрание твоего синдиката и тебя отчитывают. Раньше это делали, чтобы осадить бригадира или администратора, если он слишком раскомандуется. А теперь это делается только для того, чтобы запретить человеку мыслить самостоятельно. Ох, и мерзко же это было. Тирин не выдержал. По-моему, у него от этого действительно крыша малость поехала. После этого он стал считать, что все — против него. Он стал слишком много разговаривать, и все с горечью. Не безрассудно, но всегда с горечью, всегда критически. И притом с кем угодно. Ну, вот, окончил он Институт, получил квалификацию преподавателя и попросил назначение. И получил. В дорожно-ремонтную бригаду на Южный Склон. Он это назначение опротестовал, как ошибочное, но РРСовские компьютеры повторно выдали то же самое. Так что он поехал.
