Роберт тут же раскаялся в своем невежестве. Ситуация показалась ему даже забавной: если все удерут и нагрянет полиция, для нее останется хорошей загадкой, как безногий без посторонней помощи попал на чердак.
Впрочем, вещи, о которых говорили собравшиеся на чердаке мужчины, быстро заставили Роберта стать серьезным. Разговор шел преимущественно об оружии. О революции люди эти говорили, как о чем-то само собой понятном, что должно наступить в ближайшие дни. Дело, видимо, стало лишь за количеством оружия. Конечно, солдаты с фронта придут вооруженные, но нельзя ждать и полагаться только на это. Тем паче, что неизвестно еще, какую позицию займут основные полки Берлинского гарнизона. Когда оба друга возвращались с собрания, молчал уже не только Эрнст, но и Роберт. Пожимая на прощание руку приятеля, Эрнст сказал только:
– Будь готов!
И Роберт ответил:
– Разумеется.
Судя по событиям ближайших недель, революция несколько оттянулась. Когда она наконец разразилась, Роберт болел испанкой. Накануне забежал к нему Эрнст и, застав приятеля в постели с высокой температурой, остался очень недоволен. Он пробурчал что-то вроде: «Вот ты всегда так…» – и ушел, не попрощавшись. Кстати, заходил ли он действительно, Роберт не был вполне уверен: у него гудело в висках, и температура, прыгая в термометре, как блоха, к вечеру перевалила за сорок.
Придя в себя, Роберт узнал от отца, что революция совершилась. Кайзер низложен, и Германия будет объявлена демократической республикой. Отец поцеловал Роберта в лоб и добавил с улыбкой:
– Кажется, люди стали умнеть.
Вскоре явился Эрнст. Он забежал на минутку навестить товарища и страшно куда-то торопился. Он сказал Роберту, что на этот раз власть захватили социал-предатели, но это ничего. Либкнехт на свободе. Через месяц, самое позднее через два, мы им покажем! Пусть только побольше солдат привалит с фронта! На прощание он посоветовал приятелю быстренько поправляться. Роберт не так уж много потерял. Настоящая революция начнется только сейчас.
– Надеюсь, на этот раз ты не заболеешь!
Роберт молча проглотил обиду.
«Неужели Эрнст думает, что я заболел нарочно? Ведь он же видел меня в жару!…»
В течение следующего месяца Эрнст забегал довольно часто, но всегда лишь на несколько минут. Дела, по его словам, шли как нельзя лучше. Теперь уже ждать оставалось недолго.
В один холодный январский вечер он явился к Роберту в необычайном возбуждении и, не проходя в квартиру, шепнул ему в передней:
