Возглавлял их небольшого роста молодой человек в полупрозрачной белой накидке. Серебряная ленточка стягивала его античную шевелюру. Он был похож на мотылька и амура одновременно. Пока он солировал в центре зала, обнаруживая явную балетную выучку, его коллеги вытягивали за руки в круг первых танцующих.
Маленькая девушка с пышной гривой волос, похожая на пони, прогарцевала мимо меня, возглавляя змейку пляшущей молодежи. Я остался в одиночестве за своим столиком и стал медленно чистить апельсин, старясь не смотреть в облицованную зеркальным стеклом колонну напротив, где делало то же самое мое старое и неуместное изображение. Оно мне не нравилось.
Носок моего ботинка предательски подрагивал под столом. По-видимому, молодым у меня остался только он. Ботинок прямо-таки рвался в бой. Но когда я представлял себя в этой молодой, беспечной, прыгающей толпе, то мне становилось грустно. Я мог с грехом пополам изобразить лишь прыжки, но не молодость и беспечность.
Я никогда не был страстным любителем танцев. Между тем, когда я вспоминаю собственную жизнь, выясняется, что танцы занимали в ней определенное место. Мне удалось пережить танцевальные увлечения примерно трех последних столетий. Впрочем, как и любому человеку моего поколения.
В шестом классе я посещал кружок бальных танцев, где нас учили светски походить к даме и кивком головы приглашать ее на танец. В танце полагалось тянуть носочек и смотреть на даму с аристократической полуулыбкой. Т
анцы были такие: мазурка, краковяк, падеспань, падепатинер, полька, кадриль, вальс… Кажется, еще что.
Вспомнил: менуэт и гавот.
Господи, как летит время! Менуэт и гавот!
Хотел бы я сейчас попробовать пригласить даму на гавот. Моя дочь и слова-то такого не знает!
Я взрослел, и сменяли друг друга танцевальные эпохи: танго, фокстрот, чарльстон, рок-н-ролл, буги-вуги, твист, шейк…
Вот скромница: она едва поводит плечами и глазками, спина выгнута, ноги почти не работают, временами она просто стоит на месте, работают лишь кисти рук.
Вот кокетка: головка повернута к плечу, губы трубочкой, ноги и руки ходуном ходят. Выражение лица такое, будто ее застали не совсем одетой, - оскорбленная невинность.
Вот деятельная фигура: она сучит руками бесконечную нить и вращает нижней частью туловища, точно рукояткой мясорубки. На лице решимость танцевать до конца, даже если это продлится неделю.
Вот особоа романтичная: она запрокинула голову и передвигается, точно сомнамбула, с безвольно опущенными руками.
