– Что там у вас происходит?
– Да так, а что? Бык твой случайно в живых остался. Что-то там у них не сработало, и мне почему-то сообщили, что он мертв. А он жив! Ну, да и пусть живет, верно? Порода, сам говорил, редчайшая. Может, он вообще последний. По крайней мере, такой черный. Он же даже буйвол! – сбивчиво говорила дочка в предчувствии неясной беды.
– Включи на телефоне скремблер, – приказал отец. – А теперь отойди в сторону от тех, с кем стоишь, и, пожалуйста, быстро. – Мэрилин не подозревала, что в ее трубку вмонтирован видеочип, и отец на мониторе спокойно рассматривал картинку. Знала бы – ой как меньше болтала!
– Ты Василия, водителя, видишь? Так вот, отправь сейчас всех по домам, а он пускай останется. Только, пожалуйста, быстро!
Дочери этот тон был ох как знаком: «Пожалуйста!» «Быстро!» Да-а! Маша поговорила с директором. Тот стал давать указания, упирая на мысль о не совсем отработанных деньгах (а, по его мнению, – вообще не отработанных, бык-то жив!) и продвигая ее на первый план. Директор до того разошелся в компенсационном разборе, что договорился до благотворительной расчистки леса вокруг бойни и выкорчевывания пней. Желая выдавить возможный куш из факта денежной премии, он помнил о постулате: требуй невозможного – получишь максимум. Максимальное, чего директор добился, – угрюмого молчания и скрежета зубов о дерево. Загибайло грыз приклад винтовки. Плюнув на уже полученные евро, главнокомандующий упомянул о сверхурочной оплате за работу в ночное время с риском для здоровья, то есть в тройном размере. Это сработало. Быстро обсудили проблему, как собрать всех коров, пока местные умельцы из трех не сделали одну. Установка была такова: коровы взбесились и совершили побег. Их изловили и пристрелили. На разговоры о быке было наложено табу. За дополнительную оплату. Не видел, не знаю, не помню, забыл – все возможные варианты. Через несколько минут двинулись к бойне за трактором и веревками – тянуть коровьи туши. Было ясно, что дело темное. Стояла уже ночь. Компания удалялась, и только изредка долетал хриплый крик Загибайло: «Триста евро! За три коровы! Да я их всех перестреляю!»
– Теперь так, слушай сюда, – плавал голос отца в телефоне. – Этот твой Будда должен быть мертв, и не просто мертв, а окончательно и по-настоящему. И знаешь почему? Потому что иначе мертв могу стать я. Как тебе это, а, доченька? Нет, дело не в деньгах, сколько бы бык не стоил. Не все оценивается в денежном эквиваленте. Да, сейчас он уже ничего не стоит. Ни-че-го! Нет быка! Если ты что похожее на него и видишь, то это не бык, его уже нет. Потому что животные не думают, за них думают другие. Подумали-подумали и решили: этого вот животного нет. Партнеров не «кидают», есть такое выражение, – надеюсь, знакомо. Этот бык – производитель. Производитель денег. И если я запустил такую легенду, инфарктно-миокардную, то при неблагоприятных обстоятельствах эту же легенду применят ко мне. Тем более, опыт есть. Не поймут меня, доченька, а говоря вернее – очень хорошо поймут. Все с деньгами страховки, а я еще и с быком! За которого Непал заплатит, возможно, в десять раз больше, чем вся страховка. Хороший бычок, выгодный был и безвредный, но не повезло ему почему-то, не по-вез-ло! Кому же охота было столько работы ворочать, зная, что он жив? Это вообще отдельный разговор будет, почему так вышло, но главное сейчас не разбор совпадений. Сейчас главное – восстановить в реальности статус, оформленный документально, пока кое-кому не просочилась эта пакостная информация о жизни после смерти. Не-е-ет! Чудес не бывает!
