Цариков побежал.
А Пробкин уже быстро и как-то нервно прохаживался взад-вперед вдоль бетонной стены. Нейтронное и рентгеновское похмелье начинало действовать. Словно уговаривая самого себя и товарищей, Фомич громко выкрикивал:
– Ясно! Японская богородица!.. Кусок кассеты, и большой! Застрял на трубопроводной решетке. Сейчас глянем!..
Огромный Федя, обычно медлительный, тоже весь как-то убыстрился, перетаптывался на месте.
Фомич вдруг вспомнил горячее золотое времечко своей ядерной молодости на бомбовых реакторах. Героическое время! Тогда дозики так вот не бегали и не бледнели, прячась за стеной. Да и ревунов таких бычачьих не было. Все делали тихо. И блочки плутониевые, распухшие в каналах, выдергивали краном. И голыми руками иной раз подправляли, оттого и струпья на руках незаживающие. И вон, все еще голое мясо видать. Без кожи… А откуда ей быть, коже-то, ежели ее нейтронами убило на всю глубину?
Фомич глянул на открытую рану на изгибе ладони правой руки. Удлиненной щелью так и поблескивает красное живое мясо, подернутое белесоватой пленкой.
«И мёрли, конечно… Мёрли… Схоронили скольких… Агромадные погосты… Ребятишки да бабы в слезах. Да-а…»
Он не стал вспоминать дальше. Усмехнулся вдруг, вспомнив спину убегающего по коридору дозика, который бежал смешно, необычно высоко вскидывая ноги и перпендикулярно ставя подошвы на пол, отчего пластикат шлепко и суховато постукивал по набетонке. В спине убегающего дозика остро ощущалась какая-то сдерживаемая торопливость.
«Чего эт я? – усмехнулся Пробкин, заметив частые перескоки в мыслях. – Ядерный кайф начался, что ль?..»
Ложный тонус, вызванный облучением, все нарастал, и Фомич вдруг ощутил легкое удушье где-то прямо против сердца.
«Ага!» – подумал он и несколько раз стукнул себя кулаком в грудь против того места, где ощущал вновь странную и трудно объяснимую щемящую неудовлетворенность.
И вдруг с беспокойством вспомнил о Булове. Ох и нелегко же ему придется… Но ничего… Он, Пробкин, пока жив, не оставит в трудную минуту старого товарища.
«Вместе, Петрович… Вместе до конца…» – с теплым чувством подумал он о директоре.
Неожиданно, как по мановению волшебной палочки, удушье отпустило.
Фомич заулыбался, но его распирало, и он без видимой причины захохотал. Ему стало весело до игривости. От смеха выступили слезы.
«Ядерный кайф, зараза…» – снова подумал Пробкин.
– Чего гыргочешь, Фомич? – в свою очередь заулыбался Вася Карасев, стоявший в стороне в ожидании своего часа.
