Булов вдруг взял стул и сел против Фомича.
– Нам с тобой, Ваня, друг от друга скрывать нечего. Кроме нас двоих да бывалых гвардейцев из твоего цеха, посылать на это дело никого не могу. Не имею морального права… Давай договоримся так: ты со своими орлами выдираешь центрального «козла», я руковожу ликвидацией остальных. Лады?
– Об чем речь, Петрович?.. – мягко сказал Фомич, ощущая плечом через лавсан тепло директорской руки. – Все сделаем в лучшем виде…
– Но учти… – Булов пытливо заглянул в глаза Пробкину. – Будет перебор дозы. И большой… А я имею право подписать только пять рентген. А?..
– Да я же все знаю, Петрович… Все знаю… – растроганно сказал Пробкин. – Наверх-то это не объяснишь…
– Да… – сказал Булов, пряча повлажневшие глава. – Если не мы с тобой, тогда кто ж? Молодые?.. Жалко… Понимаешь, где тонко, там и рвется. Не успевают с ремонтной машиной. И дело не в том, что наверх не объяснишь. Там ведь тоже такие, как мы с тобой, есть. Но есть и порядок вещей, понимаешь… И не мы его с тобой придумали, и не они… История… Мы ведь не только энергию отпускаем… Вот такие дела… А у нас с тобой, Фомич, опыт громаднейший. Видишь?.. – Булов подмигнул Пробкину отекшим веком и повернул вверх ладони. В глубине обструпленных ран, под белесоватой пленкой, краснела живая плоть…
Фомич бережно тронул своей корявой рукой горячую руку директора.
– Спасибо, Ваня… Я знал… – растроганно сказал Булов. – Подписал тебе и твоим орлам аккордный наряд по полторы тыщи на брата. Это все, что я могу… Конечно, не в деньгах тут дело, но… Труд-то есть, и огромный… – Булов помолчал. – Спирт возьмите сколько нужно для дела, но не злоупотребляйте.
– Будь спокоен, Петрович, все будет путем.
– Спасибо, друг… А уж сколько получим рентген, это все будет наше. И с нами уйдет… Я уже чувствую ее… Скоро…
И вот теперь, принимая из рук Изюмова наряд-допуск и внутренне усмехаясь какой-то испуганной настороженности начальника смены, который уж очень нажимал на последнюю фразу: «Годовая доза… Но сам понимаешь…» – «Понимаю… Что уж там… – улыбнулся Фомич. – Тут уж, дай бог, двумястами обойтись».
– Ты прав… – сказал Изюмов, нахмурившись. – Но учти. Дозиметры возьмете оптические. Шкала на пять рентген… Это и будет официально зарегистрировано.
– Знаем… – сказал Фомич суше прежнего. Его вдруг несколько задело, что истинная доза, которую они получат, будет скрыта.
Ведь в этом же отчасти и состоял героизм его и его товарищей – гвардейцев ядерного ремонта. Они принимали удар на себя в конечном счете во имя будущего, во имя мира на земле. Хотелось, чтоб об этом знали. Это же в большей степени и вызывало в них тайную гордость, поднимало на воображаемый пьедестал, позволяло высоко держать голову.
