– Да, говорит Кэтрин, что случилось?
Но Софи никогда не забывает, что она благовоспитанная женщина.
– Ты здорова, мама?
Кэтрин почти плачет от раздражения.
– Да! Софи, что случилось?
– А папа и дедушка тоже?
– Да! Софи, если можешь, не будь идиоткой! Что случилось?
Пауза. Софи, наверное, обижена или, скорее, раздосадована.
– Послушай, мама, странная история. Я прошу тебя приехать.
– В Токио?
– Да.
– Зачем?
Как только наступает пауза, где-то слышно какое-то неприятное жужжание. А у Софи бесконечные паузы.
– Зачем? – кричит Кэтрин.
– Послушай, мама, не волнуйся…
– О-ох! – почти застонала Кэтрин.
Это не входило в принятые Софи правила хорошего тона.
– Если ты будешь нервничать… – говорит она тоном, который не смягчался даже расстоянием.
Свободной рукой Кэтрин нажимает на фигурку корсара. В открывшемся шкафчике с напитками Кэтрин хватает бутылку виски. Если бы изысканная миссис Бромфилд была здесь, она с удовольствием разбила бы эту бутылку о ее голову. И когда-нибудь она это обязательно сделает. Или обдаст ее содовой из сифона. Эта заманчивая перспектива приводит ее в равновесие. А пока она отпивает виски.
– Я не нервничаю.
– Прошу тебя, не волнуйся…
– Софи, не выматывай из меня душу. Я очень спокойна. Но я требую, чтобы ты мне сказала сейчас же…
Софи задерживает дыхание. Через тысячи километров Кэтрин слышит легкое щелканье и вздох.
– Послушай, мама… Патриция… Она больна, и я не могу понять, что с ней.
– Как, ты не знаешь, что с ней?
– Нет. Во всяком случае, я не знаю, как тебе это сказать.
Кэтрин замерла. Что подразумевает эта святоша Софи?
– Какая-нибудь история с мальчиком?
– О мама! – Софи возмущена. – Как ты можешь говорить такие вещи!
– Такие вещи случаются.
Между матерью и дочерью воцаряется молчание. Но тревога Софи слишком естественна, чтобы подчиниться наигранному гневу.
– Мама, я боюсь.
– Закончили? – спрашивает телефонистка.
– Нет! – кричит Кэтрин. В ответ она слышит «Нет!» Софи. Но телефонистка не слышит. Щелчок. Разговор между Токио и Ван Ден Брандтами прерван.
II. Солнце встает на востоке
Несчастье пришло неожиданно, будто с неба свалилось. Впрочем, именно так и было.
Порой, узнав о смерти какого-нибудь знакомого, мы говорим: «Быть не может, только вчера я с ним обедал». Но между «вчера» и «сегодня» встает смерть, и, несмотря ни на что, сознание протестует против необходимости принять это как нечто вполне естественное.
Патриция не умерла; ее поразила болезнь. Выживет ли она? С нею происходило что-то совершенно неправдоподобное.
