Пилоты гораздо чаще разбивались в автомобилях, чем в самолетах. К счастью, среди начальства всегда находилась добрая душа, которая констатировала «смерть при исполнении служебных обязанностей», чтобы вдове было легче получить страховку. И это был единственно правильный выход, потому что сама система уже давно негласно одобрила цикл «полет-и-выпивка, выпивка-и-автомобиль». Каждому летучему жокею было знакомо чувство, когда ты встаешь в полшестого утра после двух-трех часов сна, выпиваешь несколько чашек кофе, выкуриваешь несколько сигарет, а затем, содрогаясь, идешь на летное поле. Были и такие, кто приходил не только похмельным, но даже еще не протрезвевшим: эти парни прикладывали к лицам отводы кислородного резервуара, чтобы вывести алкоголь из организма, а затем отправлялись в полет. Позже кто-нибудь из них говорил другому: «Я бы тебе этого не советовал, но так нужно». (Значит, у меня есть нужная вещь, несчастный ты придира!)
Взлетные полосы обычно устраивались на бесплодных, заброшенных участках и на рассвете казались особенно унылыми. Но для молодого летчика было несказанным блаженством выйти на летное поле, когда солнце только показывалось на горизонте, когда поле еще не было освещено, у гор вдалеке лишь угадывались силуэты, а взлетно-посадочная полоса была окрашена в синеватый цвет выхлопных газов. Каждая красная лампочка на верхушке водонапорной башни или электростанции казалась тусклой, а свет ее - каким-то застывшим. Еще не выключенное освещение взлетно-посадочной полосы было словно размытым, и даже посадочные огни на истребителе, который только что приземлился и выруливал на полосу, теперь не казались такими ослепительными, как ночью, а светили как бы в одну свечу. Это было прекрасно, восхитительно, потому что кровь наполнялась адреналином, хотелось подняться в воздух как можно быстрее, пока не наступил рассвет, полететь навстречу встающему из-за гор солнцу, пока тысячи людей еще спят в своих уютных домиках. Поднять на заре в воздух F-100, включить дожигатель топлива и набрать высоту двадцать пять тысяч футов так резко, что начинаешь чувствовать себя даже не птицей, а самим полетом - полностью контролируемым, как полностью подконтрольны тебе пять тонн осевой нагрузки, подчиняющиеся твоей воле и твоим пальцам. Прямо под тобой ревет гигантский двигатель - так близко, будто ты едешь на нем верхом без седла. И вот ты выравниваешься и переходишь звуковой барьер. Внизу это замечают лишь по ужасному грохоту, от которого содрогаются стекла в окнах, а здесь, наверху, ты начинаешь чувствовать, что полностью освободился от власти земли, - описать это жене, ребенку, друзьям и близким просто невозможно. И пилот держит это в себе, вместе с другим непередаваемым, и при этом греховным, чувством превосходства - собственного и себе подобных, одиноких хранителей нужной вещи.
