На втором курсе я перешла на дневное отделение, не бросая работу лаборантки. Вечера освободились для тусовок, и я, благодаря той же покровительнице из психушки, была желанным гостем в диссидентском подполье. Все эти кандидаты наук, инженеры и завлабы, писатели и художники переквалифицировались в истопников, сторожей и другие люмпенские профессии, сидели “в отказе”, гордились собой, пребывая в благородной нищете, пили водку стаканами и говорили, матерясь через слово, о высоком - о ранней провансальской поэзии, эзотеризме, структурной лингвистике, спорили о преимуществах разных школ иконописи, поливали советскую власть. А дальше, как и в моем пролетарском районе, пытались залезть под юбку, блевали с похмелья и уже давно ничего не писали, не творили, только спорили до хрипоты, кто в стране больший гад - Брежнев или Андропов - и как вернуться к чистоте ленинской мысли. Зубы у них были гнилые, руки воняли воблой, глаза горели от идей, не донесенных до человечества, время от времени они пополняли население таких психушек, из которой я недавно вышла. Традиция “лишних людей” в России еще не исчерпала себя, являя взору такие экспонаты нашей исконно-посконной Кунсткамеры.
Да, здесь тоже нечего было ловить, а я ведь знала, знала, что город заселен и кишит и “мальчиками-мажорами”, и “сахарными папиками”, и всемирно признанными врагами советской власти, но как было на них выйти? Первые находили девушек из своей касты, вторые выпасали и растили своих кошечек из перспективных молоденьких проституток из провинции, еще незамшелых в своей профессии, для третьих надо было совершить что-то героическое: выйти на площадь, угнать самолет, издать подпольно сборник своих мыслей или антисоветских анекдотов, а потом еще и пострадать, лучше - если с риском для жизни. Для первых я была плебейка, для вторых - чересчур умная, да еще и переросток, для третьих - вообще циничная особа без народной боли в груди. Я мечтала на добровольных началах устроиться личным секретарем, архивистом или связным к Сахарову, надеясь хотя бы таким образом выйти на западных журналистов, дипломатов или даже на неженатых западных шпионов, обращаясь с просьбой посодействовать ко всем своим кочегарам из котельных. Но получала отпор: “Ну, что ты, Люся к мужу девушек не допустит”. И она была права, эта мудрая Люся, хотя Андрей Дмитриевич был полностью заколдован своей женой и других женщин не видел, я бы на ее месте тоже никого не допускала на всякий случай. В итоге все эти три элиты - советская, криминальная и диссидентская - закрылись от меня своими заборами.
