Может же, наверное, быть так: что для одних - предмет гордости, в глазах других - пример подлости?
Может, они видят нас так: эти, мол, саранчой летят туда, где сытно и безопасно, отхватывают все лучшее, но стоит лишь прозвенеть звоночку тревоги, галопом несутся вон, да при том благоразумно, чтобы не мучиться совестью, начинают ненавидеть тех, кто их некогда приютил? Мы, мол, живем тут, и потому все здешние права нам подавай, но, кроме них, еще одно, специальное - право порскнуть в любой момент, куда глаза глядят, и потому со здешними обязанностями к нам лучше и не приставайте…
И бессмысленно спрашивать: а вы вели бы себя иначе? Не имея ни единого родного угла на целом свете, не искали бы, по крайней мере, угла поуютней? Ведь даже вы подчас покидаете родные страны в поисках лучшей доли…
Впервые мысль его пошла вкривь и вкось еще в детстве, где-то за год до бар-мицвы>5. Дедушка Ицхак стал тогда адмором>6, и в семье долго ликовали и смиренно гордились. Но мальчишки из соседней деревни принялись при каждом удобном случае дразнить дедушку, дразнить жестоко и глупо, как маленькие озлобленные обезьянки; самой невинной из дразнилок была “Старый филин пёрнул в тфилин!”>7; они выкрикивали свои пакости на расстоянии, гнусно вихляясь, приплясывая и корча рожи… “Как они все нас ненавидят”, - словно бы чем-то потаенно гордясь, причитали в общине, а он тогда подумал совсем иное и, как всегда, когда приходила в голову новая мысль, не стесняясь, явился к дедушке. “Почему если одни люди кого-то очень уважают, другие обязательно начинают его унижать?”
Дедушка, и впрямь похожий на старого мудрого филина, долго смотрел на храброго внука, чуть наклонив голову набок, а потом, поцокав языком, промолвил: “Ты будешь великим ребе, Моше”. Помолчал и тихо добавил: “А может, наоборот…”
Так или иначе, все эти проблемы могли быть решены одним лишь способом. Нужна своя страна! И не на краю света, а там, где только и можно будет почувствовать себя своими, а страну - своей… Но - как вклиниться в этот уже давно поделенный и заполненный мир? Как уйти от тех, кто презирает, и не нажить тех, кто ненавидит?
Он взял газету. Торопливо пролистнул первые страницы, где было выставлено напоказ самое страшное. Открыл сначала самое больное.
“Сегодня в Варшау продолжился открывшийся вчера третий конгресс сионистов, - писал бойкий, знаменитый на все восточные земли Ян Крумпельшток; его регулярно почитывали даже в Берлине. - Конечно, наши пейсатые соотечественники опять не смогли ни до чего договориться. Отчаянные попытки молодого, но уже ставшего знаменитым варшауского адвоката Моисея Рабиновича хоть как-то примирить крайние точки зрения вновь ни к чему не привели. Как и следовало ожидать, если до его выступления основные лидеры кричали друг на друга, то потом все они принялись в один голос кричать на примирителя…”
