Рана сократилась, но корочка, покрывавшая ее, была такой тонкой, что лопнула при первом неосторожном движении Клинтона. Из нее вытекла капля густой жидкости, по цвету напоминавшая взбитое яйцо. Запах стал сильнее. Это был не тот гной, который сопровождает выздоровление, а злокачественный, такой, какого она и боялась.
Доктор осторожно промокнула гной, холодной морской водой обтерла грудь и горячую опухшую подмышку. Синяк расплылся еще больше и изменил цвет, став темно-синим, как грозовая туча, с серо-желтым оттенком, по краям ядовито-розовым, как цветок из сада самого дьявола.
Особенно чувствительной была одна точка, под лопаткой. Когда она коснулась ее, раненый закричал, мелкие капли пота выступили на лбу и среди тонкой золотистой щетины небритых щек.
Робин сменила повязку и влила в пересохшие губы четыре грамма лауданума, смешанного с дозой теплой каломели. Приняв лекарство, он впал в беспокойный сон.
— Еще двадцать четыре часа, — громко прошептала доктор, глядя, как Клинтон мечется и что-то бормочет. Она так часто видела это! Вскоре гной, накапливаясь в груди вокруг пули, распространится по всему телу. Она ничего не могла сделать, проникнуть в грудную клетку еще никому не удавалось.
В каюту вошел Зуга. В молчании брат остановился за спинкой стула и тихонько положил руки ей на плечи.
— Ему лучше? — тихо спросил он.
Робин покачала головой. Зуга кивнул, словно ничего другого не ожидал.
— Тебе нужно поесть. — Он протянул ей миску. — Я принес горохового супа с беконом, очень вкусно.
Робин и не заметила, что сильно проголодалась, и с благодарностью поела, обмакивая сухой корабельный хлеб в бульон. Зуга тихо продолжал:
— Я зарядил пистолеты неполным зарядом, насыпал поменьше пороха. — Брат с досадой покачал головой. — Проклятое невезение. Пуля Манго ударилась о спусковую скобу, я и не думал, что она войдет в грудь. Она должна была потерять большую часть скорости.
Робин быстро подняла глаза:
— Пуля ударилась о спусковую скобу? Ты мне не говорил.
Зуга пожал плечами:
— Теперь это неважно. Но она отклонилась.
После его ухода Робин минут десять неподвижно сидела в кресле, потом решительно подошла к койке и откинула одеяло, развязала повязку и снова осмотрела рану.
Она очень осторожно стала выстукивать ребра под раной, нажимая большим пальцем и прислушиваясь, не подастся ли сломанная кость. Все ребра были целы, но это не значит, что пуля не проникла между ребрами.
Робин надавила на опухоль с внешней стороны грудной клетки и, хоть Кодрингтон слабо дернулся, ощутила, как кость скребется о кость, словно ребро расщеплено или даже от него откололся длинный обломок.
