Вот Бен, вернувшийся из очередной деловой поездки, входит в дом, включает свет и проходит в комнату, небрежно бросая связку ключей на журнальный столик. Он фальшиво насвистывает что-то бессмысленно-древнее из ранней Селин Дион и я говорю ему "Как твои сраные пылесосы, Бен? Загнал парочку слепым старушкам?" Тогда он оборачивается и видит меня, сидящим в углу комнаты, в кресле, скрытом тенями. На моих коленях лежит массивный "Ремингтон" какого-то там калибра и дуло смотрит Бену в живот. "Что ты здесь делаешь? - изумленно спрашивает Бен и вдруг понимает. Лицо его искажается, он пятится, бессмысленно повторяя словно заклинание: "Нет, нет, прошу тебя, ради Бога, Шон, нет!" Я смеюсь и стреляю, проделывая в его животе дыру размером с футбольный мяч, а потом выхожу, небрежно помахивая ружьем. Серые стены забрызганы рубиновой кровью, но у меня еще есть дела.
Я отправляюсь в кафе дядюшки Хью на выезде из города, где дожидаюсь водилу и забираюсь в его многотонную фуру. Когда этот ублюдок, набив брюхо выходит, стирая рукавом клетчатой рубашки жир с пухлых губ, я лихо закуриваю, завожу машину и включаю фары. Яркий свет слепит водиле глаза и вот он, мистер Селлерс, лучший, мать его, дальнобойщик года, примерный семьянин, отец трех детишек, ревностный христианин, озадаченно пятиться назад, грязно ругается, прикрывает глаза рукой. Он старается разглядеть того подонка, кто вздумал угнать его машину, но я не собираюсь ничего угонять, а просто подаю вперед и размазываю мистера Селлерса по стене забегаловки, превращая в рубиновый фарш.
Джуди я оставляю напоследок. Светловолосую Джуди, внимательную, ласковую, потрясающе красивую суку, которая предала меня. Здесь мое воображение отказывается повиноваться. Я мог бы подстеречь ее дома, как Бена, мог бы встретить в кафе или прийти прямо в офис, чтобы увидеть изумленно-брезгливый взгляд, раздражение, смешанное с пренебрежением, но этого не будет. Правда в том, что я не способен убить свою любовь. Правда в том, что я - беспомощный калека, не способный поднять "Ремингтон" и угнать грузовик.
Я даже подумывал застрелить себя, оставив предсмертную записку, чтобы чувство вины мучило ее всю оставшуюся жизнь, но правда также и в том, что у меня не хватило на это духа.
Шесть лет назад. Я - жалеющее себя ничтожество...
Алан смеется, услышав мой рассказ. Алан смеется. Ему за тридцать. Он отдал девять лет жизни работе в игровой индустрии, став одним из самых известных и преуспевающих дизайнеров современности. В один прекрасный день, не поладив с боссами, Алан отправился в свободное плаванье, создал собственную студию и всего лишь после года работы выпустил хит десятилетия. Тридцать четыре недели в десятке самых продаваемых игр Америки. Это увеличило его банковский счет до астрономической величины, расширило список недвижимости, акций, облигаций и т.д. и т.п. Ни Мегги, ни я никогда не достигали ничего подобного.
