В 1929 году ОГПУ сфабриковало дело Академии наук, а в 1930 году - еще более громкое дело "Промпартии". Десятки видных ученых и инжене- ров обвинили в контрреволюционном заговоре и вредительстве. При этом чисто технические специалисты, такие, как теплотехник Рамзин, при ус- ловии "сотрудничества со следствием" (т.е. при согласии оговорить се- бя и своих коллег), еще могли рассчитывать на помилование и будущее возвращение на волю. А такие выдающиеся ученые-экономисты, как Алек- сей Чаянов и Николай Кондратьев, были обречены.
Они продержались до самого конца НЭПа. Чаянов искренне верил в возможность свободной кооперации российского крестьянства и его про- цветания в нэповских условиях. Кондратьев явно не исключал нэповский СССР из мировой экономической системы, где действуют общие законы развития. Сталинское уничтожение НЭПа означало гибель и для них, и для всех независимо мыслящих экономистов. С этого времени разрыв с реальностью, а с ним и репрессии против интеллигенции, непрерывно на- растали.
Не менее важное значение имел другой эксперимент карательных орга- нов: в 1929 - 1930 годах группу заключенных авиаконструкторов во гла- ве с Н.Н.Поликарповым и Д.П.Григоровичем заставили во внутренней тюрьме ОГПУ проектировать новый истребитель. Полученный результат - прекрасный для своего времени самолет И-5 со скоростью полета около 300 км/час - убедил в эффективности "шарашек". Значит, интеллект мож- но было использовать в наиболее удобной для властей форме: лишив его всех прав и окружив решетками и конвоем.
К концу двадцатых - началу тридцатых в советской науке, да и во всей стране, остался один-единственный человек, который позволял себе открыто говорить то, что думает, и которому все прощалось: великий физиолог Иван Петрович Павлов. Принудительное внедрение в науку вуль- гаризованного марксизма вызвало его резкий протест. В своих письмах руководителям страны он обвинял их в "величайшем насилии над научной мыслью", заявлял, что "диалектический материализм при его теперешней постановке ни на волос не отличается от теологии и космогонии инкви- зиции".
Любому другому такие филиппики стоили бы головы. Павлова защищала всемирная слава. Да вольнодумствующий гений по-своему был и полезен режиму: его безнаказанность свидетельствовала перед всем миром о на- учных и гражданских свободах, якобы существующих в стране. Примеча- тельно и то, что роль диссидента досталась именно ученому-естествен- нику. Философу, экономисту, историку, не говоря уже о писателе, не простили бы и сотой доли. Сразу уничтожили бы. А Павлов даже мог по- зволить себе не принять главу правительства, председателя Совнаркома Молотова, пришедшего не в тот час, когда они условились встретиться.
