- Вот это женщина!
- … а на другой день мы, сокурсницы Нины, купили огромный букет бульдонежей, помнишь, белые такие шары-цветы, весной продавались в ведрах на каждом углу… и пошли к ней с цветами…
- …ну, это, знаешь, тоже поступок нехилый…
- Да нет, в Ташкенте как-то было… легче жить… Мы меньше боялись… Может, солнца было много, а в нем ведь, как теперь выясняется - серотонин содержится, да? - ну, тот гормон, что лечит страх, облегчает сердце… Так вот, это солнце, эти платаны в парке ОДО… листья величиной с тарелку… музыка танго…
- Мам, а под что еще вы танцевали?
- Под "Брызги шампанского", "Утомленное солнце", "Дождь идет"… Под "Рио-Риту"… Еще пели: "Если любишь - приди, если хочешь - найди, этот день не пройдет без следа, если нету любви, ты меня не зови, все равно не найдешь никогда"… А заканчивался вечер танцев таким фокстротом, он назывался "Вышибальный - по блату". Никто не знал его настоящих слов. Кто-то из пошляков сочинил что-то эдакое: "По блату, по блату, сестра пульнула брату, а мама - адвокату, и все пошло по блату. А папа сердится и все ворчит, а мама лыбится и все молчит"… Такую вот белиберду напевали себе под нос в заключение вечера…
- А я помню, у соседей была радиола и футляр веером, там лежали пластинки…
- …ну, ты-то все время пела! Уже в три года ты исполняла "Бэса мэ мучо" очень музыкально…
- А еще, помню, однажды вы взяли меня на последний сеанс в летний кинотеатр при ОДО, на фильм… - не помню названия… - там играла страшно популярная Симона Синьоре!…
- "Путь в высшее общество" назывался… Да, были сумасшедшие очереди, с милицией… А ты что, правда все это помнишь?
- …еще помню фильм с концертом Ива Монтана; я сидела между вами на длинной скамейке, болтала ногами и, задрав голову в открытое небо с обалденными звездами, слушала, как он поет эту, твою любимую - "Опавшие листья"…
- О-о, да-а-а… "Листья летя-ат, сад облета-ая, низко к земле-е прислонился ду-уб…
- "…слова любви не замира-ают, они готовы сорвать-ся с губ"…
***
…Когда по утрам ее стало тошнить, она помрачнела и осунулась. Молчала, чуяла, что это - конец. Однажды проснулась от подкатившей к горлу тугой волны, вскочила и, кинувшись в прихожку, вырвала в помойное ведро.
Семипалый еще лежал в полудреме, растянувшись под простыней. Перевитая бинтами клешня лежала рядом покойно, как сверток.
Катя обтерла губы, вернулась в комнату и, как была - в короткой ночной сорочке, - села на стул.
Семипалый приоткрыл глаз, лениво и вопросительно взглянул на нее, опять смежил веки.
