А тут как-то вечером постучалась соседка Фая, - смуглая и верткая, как угорь, - втолкнула Веру в прихожую, сама вошла, оглянувшись, притворила дверь и заговорила быстрым шепотом:
- Верка, жизнь-та какая пошла! Дороговизны-та какая! Сегодня на базаре пятнадцать рублей оставила, а спроси, что купила?
- Денег, что ли, одолжить? - спросила Вера, ничего не понимая.
- При чем одолжить! - обиделась Фая. - Одолжить не к тебе пойду, ты сама бедная. Я с хорошим делом: на квартиру человека не пустишь?
- А почему шепотом? - недоумевая, спросила Вера.
- Ты дура совсем, да? Зачем разглашать? Чтобы эта сука Когтева из шестой квартиры бумаги в ЖЭК писала? Скажешь - брат из Янгиюля приехал… Да ты не бойся, он калека, на костылях. Приставать не будет.
- А зачем мне все это?
Месяца три уже Вера жила одна, боясь поверить, что этот покой и простор - надолго, на целых пять лет; что мать не заявится, как обычно, после своих коммерческих экспедиций - с привычными угрозами, бранью, погоняловкой и мордобоем…
Вечерами она часто пропускала занятия в школе, могла часами лежать на диване, не зажигая света, перебирая лица, увиденные за день, за неделю, за эту осень. Размышлять о матери, о дяде Мише.
Сдать кому бы то ни было комнату, значило - впустить неизвестного человека в медленные текучие вечера при свете уличного фонаря за окном; значило добровольно разрушить возведенные вокруг себя высокие светлые стены.
Она и потом будет так же вынашивать картины - сначала бесцельно кружа по дому, машинально касаясь рукой предметов, пробуя поверхность на ощупь, словно бы знакомясь с неведомым веществом мира, незнакомым составом глины… Наконец ложилась, заваливалась, как медведь в берлогу, закукливалась, как бабочка в коконе. Иногда, перед началом большой работы, лежала так, замерев, без еды, целые сутки… Как бы дремала… Если муж спрашивал ее: "Ты спишь?", - отвечала, не шевелясь, не открывая глаз: "Нет… работаю…"
А наутро взлетала - легкая, еще больше похудевшая, - принималась натягивать холст на подрамник.
- А двадцать рублей тебе валяются каждый месяц? - спросила Фая.
- На фиг, - кратко ответила девочка.
- Слушай, больного человека совсем не жалко, да? На костылях, калека… Из хорошей семьи человек, моей подруги племянник. Думаешь, безродный какой-нибудь? У них с отцом в Янгиюле домина в шесть комнат. А отец - ветеринар такой, что к нему со всех совхозов подарки возят на грузовиках. Грузовик дынь! - клянусь, сама видала, Цой послал, председатель колхоза "Политотдел". Герман Алексеич, он немец высланный, вдовец, культурный человек. И сын такой хороший мальчик, да вот, беда с ногами, с детства. Ему трудно в институт с Янгиюля добираться. Каждый день туда-сюда автобус, на костылях, а? Да еще эту возить - ящик этот, с красками…
