Много лет в рассказах участников войны разворачиваются передо мной мизансцены, в которых, как в классической трагедии, противоборствуют слепой рок и свобода выбора, гипнотизм общей судьбы и воля главного героя.
Необстрелянного солдата, потерявшего воинский строй и надежду, смывало в необозримые потоки военнопленных, окаймленные редким пунктиром конвоя. Бывалый солдат, солдат трепаный, как его уважительно называл второй герой моей книги Игорь Сергеевич Косов, выбор делал сам.
Вот история, которую я слышал от Николая Кузьмича Счисленка, партизана из кадровых окруженцев:
–… Сидим втроем в избе. Вдруг распахивается дверь – трое полицаев:
– Руки вверх!
Один из наших сидел в углу, и он срезал их из автомата. Мы повыскакивали в окна – в снег. Деревня забита полицейскими. Бежим к лесу по заснеженному полю. Падаем поочередно в снег, огнем прикрывая перебежки. Добежали. Все целы. Гляжу – у меня на шее висит оконная рама. Стеклом всю шею изрезало.
5
Восьмой форт был поперечником метров в триста. Обнесен по периметру колючей проволокой. За ней – ров, выложенный кирпичом, метра четыре глубиной, шириной – метров шесть. Через ров – подъемный мост к центральным воротам. Внутри форта – двухэтажные казематы красного кирпича. Каждый этаж – это длинный, в тридцать-пятьдесят метров, коридор шириной в четыре-пять метров. Вдоль коридора нары в два яруса. Казематы засыпаны с верхом землей, так что издали форт выглядит, как большой холм, поросший кустарником.
В.П Лапаев. 22 января 1941 года
В лагере нам сразу же выдали белые матерчатые номера, велели нашить на одежду. Мой номер был 11190, у Андрея Клименко – 11191.
Сами немцы держали только наружную охрану на центральных воротах и в сторожевых будках по внешнему обводу. Все внутреннее управление – полиция, переводчики, повара, врачи – было из пленных. В основном, – хохлы-националисты. Стоит такой вразвалку… К русским они относились плохо.
Кормили дважды в день – утром и вечером. Выдавали жидкую, горячую баланду: картошка, немного крупы. Повар черпаком наливал бурды с полкотелка. Утром в другой очереди выдавали кофе из свекольного суррогата, 200 граммов хлеба и 20 граммов маргарина кусочком в пол спичечного коробка. Хлеб с опилками. В кишках спрессовывается, начинаешь срать – дерет невозможно. Кал будто из одних опилок.
Примерно половина пленных жила в казематах, кому не хватило – жили в норах. Бугор был откосом градусов в сорок пять, в нем рыли норы, накрывали шинелями, насыпали листья. Мы держались вместе с Андреем Клименко. Нам досталась чья-то готовая нора. Я не помню, чтобы мы рыли сами.
