Под утро девушки принесли кумыс, сыр и медовые сладости. Те четыре сестры опять сели в уголок и там заснули. Быстроглазая же опустилась на ковер возле Береста и слегка потянула его за рукав. Они встретились глазами. И у Береста оттого закружилась голова. Девушка указала ему на рукав, который оказался надорванным у локтя; на это игрец ничего не сказал, лишь пожал плечами. Тогда она зашила рукав, а поверх шва наложила маленький куний хвостик и приметала его – на счастье в дороге, на память в разлуке.
Игрец тихо спросил ее:
– Как твое имя?
Канская дочь так же тихо ответила:
– Имя мое – Дахэ, что по-вашему значит – красавица.
– Возьму с собой твое имя…
И они опять встретились глазами, и не вспомнил Берест про Настку, хотя раньше всегда вспоминал, когда видел красивых девушек.
Дахэ сказала:
– Ты уйдешь, и будут любить тебя женщины.
– А ты?
– Я буду далеко. Но кто-то будет близко…
Больше они не говорили, но им было приятно сидеть, касаясь друг друга плечами.
С рассветом Ярослав засобирался в дорогу, послал своих людей седлать лошадей. Берест с Эйриком пошли вместе со всеми. А когда они вышли из шатра, Эйрик сказал вису:
Вижу, грустен сделался взор
Слагателя песен. Ветром
Несомый с березовых рощ,
Прибился листок к роще злата
[8].
Пиво языческое пил – я свидетель.
Торжествуй, песнетворец!
Знак куницы на локте твоем
Многих злат стоит.
От Торческа Ярослав повел десяток на Корсунь по правому берегу реки Рось. И дорога эта тоже была не из легких, хотя на ней часто попадались малые становища берендеев и печенегов. Проезжали эти становища, не замедляя бега коней. А Берест время от времени оглядывался, словно запоминая путь. Тогда сказал ему Эйрик:
Вьется дорога. В Гардах
[9]От ворот до ворот – день пути.
Но, уходя вперед, игрец не знает,
Настанет ли день возвращенья…
А еще так сказал:
Вспомнил герой о северных рощах.
Мысленно взошел на родные холмы.
Пальцами игрец, привыкшими к струнам,
Золото отверг.
В Корсуни не останавливались. Но и там им сказали черные клобуки то же самое: неспокойно в Диком поле. Хотя многие половецкие орды откочевали на восток, к Донцу, но это всё были мирные пастухи или половцы битые, пуганные русами. Пришел же теперь Окот – свежая орда. Всадников много, злости много, жадности много. И много крови в глазах. Да еще сказали черные клобуки, что вовсе не под Черниговым ходит Окот, а где-то возле Воиня – близко. Торческие стада хан лишь немного пограбил, кочевья лишь наполовину разорил, пастухов не убивал, девок не насиловал. И не трогал нынешним летом черноклобуцкие городки, объехал стороной. По всему видно, не хочет Окот раньше времени поднимать шум в этих местах, ждет команский хан иную, крупную добычу. Не караван ли?
