…И вдруг она умерла.
Такая, знаете, мужская смерть – от инфаркта. «Вот тебе и валидол, вот тебе и кашка, – сокрушались подруги на похоронах. – Вот тебе и жизнь, – говорили. – Она, еще нестарая женщина, сошла в могилу, а этот хрыч, даром что семьдесят – вон, как огурчик: выбрит, как на свадьбу, рубашечка отглажена, запонки сверкают. Эх, кому Райка жизнь отдала!»
На девятый день после смерти жены профессор, как обычно, явился в институт, дал блестящую лекцию при переполненной аудитории, вернулся домой и застрелился.
Он оставил записку: «Исстрадался без Раи…» И мне эта деталь показалась сначала лишней, что ли, противоречащей образу. Да и непонятно – кому предназначалась записка? (Первая его жена к тому времени тоже умерла, один сын жил в Канаде, другой – в Израиле.) Соседям? Но эта пара существовала так замкнуто. Друзьям? Сослуживцам? Не из тех он был людей, что объясняют кому бы то ни было свои резоны.
Думаю, это он себе записку написал. Математик, он приводил в порядок мысли и чувства.
И вывел уравнение с единственно верным решением.
* * *
Эти две любви почему-то связаны в моем воображении. Иногда я возвращаюсь мыслью то к одной, то к другой…
И думаю: вот это отдельное тело… что оно значит для другого отдельного тела?
И что делать с невыносимой этой болью, когда рвутся жилы застарелой любви?
И может быть, в самом деле «мы друг для друга – топоры, чтобы рубить под корень тех, кого любим по-настоящему»?..
Сестре Вере
Однажды мы разбогатели по-настоящему…
Когда я говорю – по-настоящему, тоже надо учитывать – что имеется в виду.
С деньгами у меня отношения изумленно-романтические. Любой их приток я ощущаю океанским приливом. Их неожиданное возникновение для меня – всегда незаслуженное чудо, даже если это небольшой гонорар за большую, сколоченную месяцами изнурительного труда книгу.
Как-то, начитавшись Фрейда с Юнгом, одинаково мне чуждых, я пыталась откопать в своей биографии истоки столь инфантильного моего отношения к столь серьезному предмету. Ибо отток денег из моих карманов происходит с неумолимой скоростью океанского же отлива. Боюсь, к щедрости это не имеет никакого отношения. Скорее, это идиотизм. Ну и, конечно, элементарное неумение считать.
Короче, порывшись в детских воспоминаниях, я откопала ежегодные поездки нашего семейства к Иссык-Кулю, озеру в горах Тянь-Шаня, – ныне для меня почти мифическому, – когда, шествуя на пляж с большим художническим зонтом на плече (папин зонт для этюдов, под которым прошло все мое детство! – эта деталь еще раскроется в моих рассказах), я каждое утро находила в шелковом белом песке, среди плоских, давно погасших окурков и грифелечков древесного угля, бурые медяки – алтыны, пятаки, копеечки…
