Рука девушки выскользнула из его вспотевшей от напряжения руки. Анатолий пытался поймать край одежды. Раздался предательский треск рвущейся ткани, а потом звук падающих камней, ломающихся кустов, гулкий плеск воды и отчаянный вопль, который будет стоять в его ушах всю жизнь.
Следователь полиции Сердюков уже почти целый день находился в кабинете управляющего. Перед ним прошли все, кто обслуживал пациентов лечебницы. Пот ручьем стекал за ворот, светлые волосы прилипли ко лбу. Но Константин Митрофанович не замечал неудобств, наоборот. Бодрость, необычайный прилив сил охватил его. И он даже знал почему. Причиной тому являлось единственное лекарство, которое помогало ему от любой хвори. Это его служба, его работа. Теперь он снова находился в своей стихии, приказывал, задавал вопросы, сравнивал факты. Наконец он избавился от покровительственно озабоченного тона доктора, которым тот обычно разговаривал с пациентами.
– Что же у нас получается? – следователь мерил просторный кабинет огромными шагами. – Получается, что ничего не получается. Никто ничего не видел, не предполагал. Странно, ведь тут не безлюдное место. Даже поздно вечером или днем в самую жару кто-нибудь да пройдет по улице, или сидит у окна, или случайно откроет дверь номера в гостинице. А вы абсолютно всех работников призвали сюда?
Следователь резко остановился около уставшего и разомлевшего от духоты доктора. Тот сменил управляющего, который в совершеннейшем изнеможении покинул комнату, где Сердюков долго и обстоятельно опрашивал персонал лечебницы. Можно было только диву даваться, как неутомимо, без всякого раздражения, он задавал людям одни и те же вопросы, как ловко выуживал разные мелкие детали и подробности жизни лечебницы. В ходе этих нескончаемых бесед вдруг выяснилось, что кое-кто слегка приворовывает на кухне, кто-то не очень тщательно следит за чистотой простыней, и прочие неприятные обстоятельства. Управляющий уже и не рад был, что связался с этим въедливым полицейским. Что еще он раскопает? Умер Боровицкий, что ж, такова его печальная участь. Только ведь, если умер он не своей смертью, и если вдруг еще кто… не дай бог, ох, не дай бог. Ведь так и закрыться недолго, если дурная слава пойдет, мол, пациентов морят, до смерти залечивают.
Доктор, сменивший управляющего, молча следил за тем, как следователь меряет длинными ногами кабинет. Точно циркуль! И нос длинный, острый как иголка. Глаза маленькие, глубоко сидящие, внимательные. Такие глаза ничего не пропустят, все видят!
