Ателье помещалось на Тверском бульваре, в подвале Литературного института – Дома Герцена. Примерка была назначена на девять утра, сразу после открытия. Не такой я был важный клиент, чтобы беречь мои утренние часы.
Мы подкатили к самым дверям.
Потрясение было еще большим, чем в магазинах. Никто не мог понять, почему и зачем приехал со мной, да еще в такую для артиста рань, сам Бернес.
– Давайте побыстрей, – сказал он строго и повернулся к модному закройщику, подававшему мне мой будущий пиджак, пока еще с одним рукавом: – Что это такое? Кто так шьет? Оторвите этот рукав!…
– Да, да, конечно, – закройщик чуть не подавился булавками, – сейчас…
– Что это за хомут на спине! – продолжал Бернес грозно, а тот соглашался, обещал убрать, черкал по серой материи плоским портняцким мелком.
Ох этот Бернес! Умел он нагнать на людей страху, когда видел или считал, что работают они скверно, равнодушно, недобросовестно. Случались на этой почве и забавные истории.
Мне рассказывали, как он пришел однажды на запись фонограммы. Вероятно, не все знают, что это такое.
Естественнее всего тот случай, когда певец записывает песню одновременно с оркестром. Раньше только так и бывало. Дирижер замедляет или убыстряет темп, сообразуясь с характером и желанием солиста, это придает исполнению особую окраску – стремление найти еще многие тонкости.
Но с развитием техники появилась возможность записывать оркестр и певца раздельно. Сначала это изумило, потрясло, но очень скоро выяснилось, что такой вариант самый удобный, потому что чаще всего, когда свободен оркестр, занят солист, и наоборот, и даже непонятно – как это прежде им удавалось собираться вместе.
Теперь сперва пишут фонограмму, то есть все музыкальное сопровождение, всю оркестровую часть, а затем, через час, или день, или месяц – когда угодно, происходит наложение голоса.
На одной или нескольких дорожках широкой магнитофонной ленты записан оркестр, на другой, параллельной, запечатлевается голос. Почти как на стадионе – бег по раздельным дорожкам, оставляющий, однако, цельное впечатление.
Все прекрасно, кроме того, что певец неминуемо оказывается в тисках заданного музыкального темпа, а изменить что-либо, даже чуть-чуть, уже невозможно. Правда, некоторые стараются присутствовать при записи фонограммы, но таких мало. Чаще всего приходят на собственную запись, нетвердо помня мелодию, совсем не зная слов, и только здесь впервые слышат оркестр. И это не какие-то новички, это известнейшие артисты, вальяжные, томные. Они спешат, им некогда. Впрочем, это никого не смущает.
