Отец пока не подпадал.
Следом читался длинный перечень – по алфавиту – областей и целых союзных республик, которые объявлялись на военном положении. И толпа тоже с жадностью слушала этот список, и каждый представлял себе те или другие места – где жила родная душа, где бывал он сам или о которых только слышал.
Игорь стоял, прислонясь к ограде, и ясно, как на раскатанной школьной карте, представлял себе этот вертикальный простор – от Черного моря до Ледовитого океана, всю великую равнину, где, истекая кровью, дерутся наши войска. Он и не предполагал, как скоро подойдет его очередь.
Лариса так внезапно появилась из темноты, что он отшатнулся. Она прижалась головой к его груди и сказала горько:
– Ты давно здесь? Я так боюсь за папу и Сашу!…
В августе ребят послали на торфоразработки, на болота-торфяники в двадцати километрах от городка.
А до этого случилось многое, и главное – призвали отца. Он уехал вместе с другими, в зеленом пригородном поезде, в сторону Москвы, долго махал из окошка вагона. Этот уходящий в неизвестность, такой мирный зеленый поезд словно весь оброс неведомыми растениями – горестными, машущими, прощающимися руками.
Игорь стоял рядом с матерью среди толпы на перроне, смотрел вслед уходящему составу, не ведая, что попрощался с отцом навсегда.
А теперь они жили в землянке, среди полупустынных болот, вставали рано, рубили лопатами торфомассу, сушили под солнцем и вместе с постоянно работающими здесь бесшабашными бабами, которых в городке называли «торфушки», грузили на платформы коричневый, пыльно крошащийся торф. Потешный маленький паровозик «кукушка», с несоразмерно большой трубой, давал высокий, печальный гудок и тащил платформы к городу. По вечерам они сидели под звездами, возле землянки, отбиваясь от комаров, пели песни, иногда подходили торфушки, подпевали, начинали дурачиться, тормошить кого-нибудь из ребят.
А над землей текло первое, страшное, военное лето. И все они – каждый миг! – не забывали этого.
Их отпустили через три недели. Поздно вечером они ехали по узкоколейке, стоя на крохотной шаткой платформе, среди черных болот, под густо-звездным небом.
Потом они шли по темным и пустым улицам, их останавливал патруль, требовал пропуск.
Утром мать сказала:
– Тут приходила девушка, Лариса Мещерякова. Милая, немного ломака. Просила передать тебе привет. Они уехали.
Он не сразу понял:
– Куда?
– Под Казань, по-моему. Она говорила, что напишет. Ты поставил чайник?
