Дети порубежья | страница 92



— Тэйрин, у нее были причины так поступить. Не осуждай.

— Она бросила тебя одного!

— Одного? — С некоторым удивлением переспросил Корвин, и Тэйрин смутилась:

— Нет, ты не один, ты со мной. Я тебя никогда не брошу. Просто это неправильно, когда мать оставляет своих детей. Это Ивенна такая. Сначала она бросила близнецов, теперь тебя.

— Тэйрин, — повторил он, но теперь уже с ясным оттенком недовольства в голосе, — перестань.

Девушка замолчала, но упрямо сжатые губы говорили сами за себя — мнения о герцогине Тэйрин не изменила и не изменит. Он притянул ее поближе:

— Мне жаль, что так получилось. Второй близнец… мне показалось, что он во всем слушал брата. А теперь его забрали жрецы. Принесла же их нелегкая! Мы бы успели спрятать его где-нибудь. Но они как будто знали, — медленно повторил Корвин, глядя на Тэйрин.

— Они услышали колокол.

— Да, колокол. Такое совпадение. Тэйрин, я ведь запретил звать дознавателей.

— Ветер не знал, что ты запретил ему дуть.

Он спустил девушку с колен, и поставил перед собой:

— Ты знаешь, что я люблю тебя?

Она с недоумением посмотрела на жениха, не понимая, к чему он клонит, но улыбнулась:

— Знаю. Но ты повторяй мне почаще.

— Я люблю тебя, Тэйрин, и хочу прожить с тобой много лет, родить детей, дождаться внуков…

— … и умереть в один день, — закончила она за него.

— И мне будет очень больно, если этого не произойдет. А так и случится, если ты будешь лгать. Ты развязала веревку, Тэйрин. Там надежный узел, никакой ветер не справится. Я знаю, на что способны здешние ветра.

Щеки девушки полыхнули огнем, и она призналась:

— Да, я позвала их. Я боялась за тебя, Корвин.

Он прижал ее к себе:

— Ты можешь сказать мне все, что угодно. Всегда. Обо всем. Даже если ты сделаешь что-то неправильное, даже если я запретил тебе это делать, даже если мне будет плохо. Только не лги, Тэйрин. Больше никогда.

Она эхом повторила за ним, словно клятву:

— Больше никогда.

18

Далара редко бывала в столице — она не любила Сурем. Он слишком напоминал ей о Филесте. Столице империи не доставало отточенного совершенства запретного города — булыжники, а не мраморные плиты мостовых, грязь вместо пыли, а сквозь камни нахально пробиралась живая трава. Но этот город так же подавлял, высасывал силы, незаметно отнимал радость. Даларе казалось, что в Суреме невозможно испытывать счастье, она была настолько убеждена в этом, что каждый раз с удивлением оглядывалась, услышав на улице смех или заметив целующуюся парочку.