Проведя в лондонской больнице месяц, он уселся за пишмашинку, потом собрал у себя в квартирке друзей, прочитал путевые заметки и дал им название: «Деканские траппы и другие чертовы кулички»[28]. И отправил в издательство.
Казалось, рукопись канула бесследно. Но вдруг «Траппы» стали печататься кусками в воскресной газете и ни с того ни с сего, совершенно необъяснимым, казалось бы, образом привлекли к себе жгучий интерес читающей публики.
В возрасте тринадцати лет я прочел «Траппы» и перечитал через четыре года и тогда уже понял их лучше. Мне трудно быть объективным, но думаю, это хорошая книга, кое в чем сыроватая и наивная, но интересная и живая. Дядя Рори путешествовал с открытыми глазами, без фотоаппарата, и записывал впечатления на страницах дешевых тетрадей, и записывал так, как будто боялся: он не сможет поверить в то, что увидел, услышал и испытал, пока это не оживет где-нибудь еще, не только в его завороженной душе. Поэтому он мог описать путешествие к Тадж-Махалу, который ты прежде знал лишь по скучным открыткам, так, что у тебя мгновенно создавалось впечатление об истинной красоте этой белой усыпальницы – изящной, но массивной, небольшой, но все же беспредельно величавой.
Эпическая грация. Этими двумя словами он выразил всю сущность Тадж-Махала, и я абсолютно точно понимаю, что он имел в виду.
Вот так наш Рори сделался знаменитым – очарованный странник, бредущий на фоне радужных гор.
* * *
Эш присела на корточки, вертя между пальцев сорванную с кургана травинку.
– Я часто сюда приходила. Особенно когда папаша, сволочь, маму лупил, а то и нам доставалось.– Она посмотрела на меня.– Прентис, останови меня, если ты об этом уже слышал.
Я тоже опустился на корточки. Потряс головой – не в знак отрицания, а чтобы в ней прояснилось.
– Ну, конкретно, может, и не слышал, но догадывался: житуха тебе медом не казалась.
– Вот уж точно, блин, не казалась,– с горечью подтвердила Эш. Травяное перышко проскальзывало между ее пальцами, возвращалось и снова проскальзывало. Эш подняла глаза, пожала плечами: – Иногда я сюда приходила только потому, что в доме невыносимо воняло горелым жиром, или телек орал на полную мощность, или просто хотелось напомнить себе, что существует целый мир, кроме дома сорок семь по Брюс-стрит, кроме бесконечной грызни над каждым пенсом, кроме споров о том, кому из нас пришел черед получать новую обувку.
– М-да,– сказал я – в основном потому, что поумнее слов не нашел. Мне, пожалуй, неловко сделалось при упоминании, что общество состоит не только из отпрысков благополучных семейств.
