Очередной рейд — и вот теперь мы стоим, друг напротив друга, — думал Дон. — А ведь мы могли бы подружиться, если бы встретились раньше, сложись все иначе. Но я вырос в другом месте. Окажись я в твоём городке, то сумел бы вырвать тебя из той жестокой среды. Научить добру и справедливости. Да и не надо было тебя учить! Ты защищал своих братьев, когда на них нападали. Ты по-своему, как умел, пытался помочь умирающей сестре. Но не дано нам встретиться. Все сложилось так и не иначе. Почему мы не встретились раньше? Почему? Нет ответа. А теперь мы враги.
Я могу прогнать тебя, — размышлял Дон почти что вслух. — Я могу показать свою силу. Ты уйдешь. Ты хищник — а значит, понимаешь, когда надо отступить. Но потом ты вернешься. Не сюда, так в другой город. А как вы умеете «развлекаться» в захваченных городах, я уже видел. Прости, что вынужден это сделать, но я тебя знаю. Тебя уже не изменить. Ты такой, какой есть. Возможно, сложись все по-другому, это ты сейчас стоял бы на моем месте, а я на твоем. И ты принимал бы это решение. Наверное, так был бы проще для нас обоих. Но изменить мы ничего не можем. Не можем…
— Все мы — творения Всевышнего, — негромко и печально произнёс Дон, направляясь к парню с саблей. — В каждом из нас горит зажжённая Им искра. В тебе её гасили долго и старательно, методично топтали ногами, пытались залить её кровью — твоей и твоих жертв… Но погасить её невозможно, нет человека, в котором бы божья искра погасла… совсем. Только в одних она горит как солнце, у других — как факел, у третьих — как лампадка. Еще больше таких, в душах которых искра тлеет под грудой сырых поленьев, ее не видно, но она негасима, она ЕСТЬ. Эта искра есть даже у тех, кто давно служит Злу, совсем не подозревая, что в каждом из них все еще есть эта искра… Тебя заставили её гасить своими собственными руками, ты делал это, губя её, губя свою душу… Я спасу тебя. Спасу твою душу — от тебя самого. Прости, что я вынужден это сделать, но иного способа помочь тебе — нет.
Меч Дона покинул ножны, свистнул и вычертил замысловатую кривую, вместе с рванувшейся ему наперерез саблей. Миг — и Дон отступил на шаг назад, и под ноги ему свалилось обезглавленное тело. Дон обернулся — и Миралисса увидела, что в его глазах стоят слёзы.
* * *
Город остался позади. Миралисса шла, с огромнейшим трудом переставляя ноги, и не падая только потому, что уцепилась за плечо Дона, и практически вися на нём. Но Дон, казалось, не замечал этой тяжести — наоборот, казалось, что эта тяжесть приятна, и чем сильнее она его должна гнуть к земле, тем выше он устремлялся.
