Эта дерзость проявлялась даже на расстоянии: в прямой осанке, в свободной, раскованной походке, в неподобающе гордо откинутой темноволосой голове. Трудно объяснить словами, но в самой внешности Дрефа сын-Цино было нечто такое, что задевало чувства Возвышенных. Как и его сестра, Дреф имел более высокий рост, чем обычные серфы. Слишком длинные ноги, слишком стройное тело, скорее ловкое, чем мощное; утонченные черты узкого, выразительного лица, ухоженные руки – тонкие и изящные, без черных полосок под короткими ногтями, без въевшейся в них грязи. В отличие от остальных серфов, Дреф обожал мыться. Когда позволяла погода, он купался в пруду и умудрялся оставаться опрятным и без дорогих духов, которые в любом случае не мог себе позволить. «Но, – напомнила себе Элистэ, – захоти Дреф – он бы достал духи. Если бы ему не удалось выменять их на что-нибудь, он бы изготовил их сам – из цветов, трав, масел и экстрактов – словом, из всего, что имелось под руками. Уж такой он есть». Вместо обычного крестьянского зловония от этого юноши исходил запах свежести, что почему-то казалось несколько дерзким. Вьючная лошадь не должна походить на породистого скакуна, а серфу не следует казаться лучше его хозяев.
Элистэ заметила, что по случаю визита Дреф оделся в свое лучшее платье. Он сменил всегдашнюю серо-желтую заплатанную рабочую блузу на белую полотняную рубашку, грубую, но чистую и вполне приличную. Поверх надел короткую куртку и повязал шейный платок. Вместо обычных мешковатых штанов на нем были бриджи и пара далеко не новых белых чулок. Ужасные деревянные сабо уступили место потрепанным кожаным туфлям со стальными пряжками, тщательно очищенными от ржавчины. Его безупречно аккуратный вид, долженствующий засвидетельствовать уважение, был в данной ситуации неуместен. Дреф казался таким элегантным, таким независимым, таким неуловимо… нахальным. Подобная наглость сейчас могла вызвать только раздражение маркиза во Дерриваля.
Дреф поднял голову, увидел, что Элистэ ждет его, и помахал рукой. Улыбнувшись, она махнула в ответ. Не трогаясь с места, она смотрела, как он пересек лужайку, поднялся по старым каменным ступенькам. Через мгновение он уже низко кланялся ей – казалось бы, всем хорош поклон, но выходило как-то неправильно, слишком уж много показных раболепных движений. Серфы и крестьяне обычно неуклюже приседали, будто пьяные или скрюченные артритом: плечи ссутулены, колени словно одеревенели, руки либо сцеплены, либо безвольно свисают по бокам. Но худощавый, прекрасно владеющий своим телом Дреф мог двигаться изящнее учителя танцев. Иногда его безупречно обходительные манеры казались карикатурными в своем совершенстве, почти оскорбительными в своей грации – или это только мерещилось Элистэ, потому что она хорошо знала Дрефа. Возможно, никто другой, кроме нее, ничего не замечал. Вот и сейчас он изогнулся так, будто у него не было суставов, – гораздо ниже, чем того требовали приличия. Он выпрямился, и она, под влиянием порыва, бросила:
