Постепенно свалка в вагоне рассосалась. Вещи были растолканы по углам, люди разместились на верхних и нижних полках, причем на верхних полках лежали и по два человека. Не будешь же все время стоять на ногах или лежать в проходе.
Примерно часа через два мы подъехали к станции Угольной, где производилась дозаправка углем и водой локомотива и второй штурм вагонов людьми, желающими уехать на Запад. Мы, еще недавно чуть не дравшиеся за места в вагоне, дружно объединились для защиты своих мест, не давая пройти к нам ни через тамбур, ни через дверь. В вагон мы впустили только выходившего проводника и немецкого солдата, говорившего на ломаном русском языке и возвращавшегося из русского плена с мандатом Владивостокского ревкома, как представителя братского пролетариата Германии.
Затем каждый пассажир достал свои съестные припасы, как будто он специально садился в поезд только для того, чтобы с аппетитом покушать. По всему вагону поплыли запахи вареного и жареного мяса, соленой рыбы, сала с чесноком, репчатого лука, ядреной самогонки и китайской рисовой водки. В воздухе поплыли синевато-сизые клубы дыма от папирос и самокруток. Почему в России практически не было сигарет, я не знаю до сих пор. Производство папирос приводило к неоправданно большому расходованию плотной бумаги хорошего качества, которая попросту выбрасывалась на ветер. Сами русские про папиросы говорили так: метр курим, два - бросаем.
Прежде незнакомые люди знакомились друг с другом, угощали голодных, объединяли свои запасы в артель. Немецкого солдата пытались угощать со всех отсеков, объясняя, что немцы по русскому примеру должны сбросить своего Вильгельма и совершить пролетарскую революцию. Война закончится, и немец с русским будут братьями по коммунизму. Другие говорили, чтобы немцы не слушали своих большаков и дали волю крепкому хозяину, который и всю страну накормит, и с заграницей торговать будет. Немец согласно кивал на все предложения и через час напился так, что у него сил не было не то что головой кивать, но и двигаться. Придвинутый к стенке отсека, он мирно похрапывал за спинами гостеприимных попутчиков.
Действительно, странный народ эти русские. Озлобленные отсутствием возможности уехать, они были готовы на все. Устроившись в поезде, дружно защищали общие места. Покушав и выпив, становились добродушными и гостеприимными. Наутро им было стыдно за проявленную, с их точки зрения, душевную слабость, что выражалось в натянутости отношений с вчерашними собутыльниками. А, может быть, было жалко "на халяву" съеденных продуктов и выпитой водки.
