Ульяна молча наблюдала, потом, смахнув платком выступившие слезы, обратилась к Марфе:
– Великая государыня, матушка! Повели твоим стрельцам возвернуть атамана на Дон. Повели не посылать его в острог на Белоозеро.
Марфа Ивановна молчала…
– Богом молю тебя, матушка, Марфа Ивановна!.. А если уж нельзя того, повели тогда мне идти за ним на Белоозеро.
Марфа молчала.
Левка Карпов спрыгнул с подводы и подошел к карете царской.
– Матушка, – сказал он, – а скажи-ка мне, казаку донскому, какую невесту первую взял за себя Иван Васильевич? Я позабыл уже. Помру в ссылке и не узнаю!
– Ах, песенник ты мой донской, – прервала молчание Марфа, будто не поняв лукавства Левки, – царь Грозный взял за себя Анастасию Романовну Захарьину, дочь Юрьеву, из рода боярина Симеона Гордого – Андрея Кобылы.
– Ну, знать, матушка, и тесть его был казачьего рода-племени, – сказал Левка и горько усмехнулся.
– Великая матушка, повели ж ты мне с ними пойти на Белоозеро! – снова взмолилась Ульяна. – Ну повели!
Дверцы кареты захлопнулись, и карета в сопровождении стрельцов покатила, завязая в грязи, к Москве.
Пристав Савва Языков, исправив вскоре сбрую, приказал Старому сесть в подводу. Тот молча сел. Стрельцам же Савва велел отогнать прочь с дороги понапрасну прибившуюся бабу. Те начали было полосовать ее кнутами, но атаман, встав на подводе, крикнул:
– Не трогайте бабу! Убью!
– Убьем! – подхватили казаки.
Тогда пристав Языков приказал заковать ноги и руки атамана в железо. И казаков всех заковали.
Подводы тронулись. Ульяна не отставала; в белой, забрызганной грязью шубке, в распахнутом белом платке поплелась она за подводами. Так шла Ульяна до тех пор, пока не упала посреди дороги, никому не нужная, чужая.
Темная ночь прикрыла ее.
Ульяна брела дорогой на Белоозеро.
Вскоре она увидела большую деревню, разбросанную по косогору. Злобно залаяли собаки. Из крайней избы вышел седобородый мужичонка с бельмом на глазу. Он был в грязных холщовых штанах, в рваной рубахе.
– Ты чья, баба? – спросил он хрипло. – Откуда и куда спозаранку, по грязи этакой, путь держишь?
– На Белоозеро, – вздохнула тяжко Ульяна.
– На Белоозеро? Уж не в острог ли собралась сама себя сажать?
– В острог! А ты, видно, первым в селе проснулся? Поди, все люди спят еще?
– Пускай их спят. Я вот у столба день простою и копеечку себе на пропитание добуду. Ныне-то часто мужиков в острог везут, а они мне нет-нет да и дадут копеечку. Царь-то Филипке одноглазому не больно помогает.
