Ивашка молчал. Андрейка встряхивал его, располосовал узорами спину, да только одного добились судьи – Ивашка собрался с силами, поднял тяжелую голову да крикнул, окинув мутными глазами судей:
– Ничего не скажу, ироды проклятые! А запытаете меня, судьи псовые, не перестанут пылать усадьбы боярские да хоромы царские, пока не утвердится на земле правда святая!
Его глаза опять закрылись, лицо посинело. Дьяк громко промолвил:
– Полно!
Палачи, словно разгоряченные кони, разом остановились, выпрямили свои крепкие, точно железные, мускулистые спины, сложили батоги. Ивашку не спеша сняли с подвесков, кинули, как бревно, в колымагу и повезли к подворью Разбойного приказа…
Атаман и казаки стояли в толпе. Старой колебался, идти ли сегодня в Посольский приказ, чтоб повидать там Гришку Нечаева, или вернуться домой. Но пока он раздумывал, на площадь вывели вора, парнишку в кумачовой рубашке. Его сначала крепко били кнутами, а потом отрезали левое ухо.
– А что ж украл? – спросил атаман у стрельцов.
– А нам про то не сказывают, – ответил стрелец.
– Гуся украл! – сказала баба с бельмом на глазу. – Сгубили парнишку. Окорноушили…
На деревянных подмостках стоял уже другой мужик, похожий на татарина.
– Бывалый вор! Безухий! Этого не жалко, – затараторили бабы.
А дьяк сказал:
– Режь ухо доразу!
Андрейка, словно бритвой, срезал мужику второе ухо.
– Вот в третий попадется – казнят!
Потом стрельцы вывели еще девятерых мужиков да с ними худющую бабу, у которой губы тряслись от страха.
– За водку и табак! – сказали в толпе. – Настасья Семибратова, знаем. Не упаслась!
Всех били крепко. Мужикам отсчитывали по двадцать пять ударов, а бабе меньше.
Битых связали, повесили им на шею рожки с табаком, бабе прицепили склянку с желтоватым зельем и повели по улицам. Баба – Настасья Семибратова, не такая уж молодая – рвала на себе волосы и голосила. Ноги ее, забрызганные грязью, подкашивались, она часто падала. Тогда ее встряхивал сопровождавший палач Андрейка, ставил на ноги и лил холодную воду из ведра на ее мокрую голову. А когда Настасья пыталась идти, ее снова били трехжильными кнутами по икрам.
Толпы мальчишек-оборвышей бежали за палачом и что-то кричали ему вдогонку.
Битых привели к Разбойному приказу, переписали и отпустили по домам с наказом главного дьяка: «Под страхом смерти через повешенье чтоб не торговать воровски».
Наглядевшись невиданно жестокого зрелища, атаман с горечью махнул рукой и вернулся с казаками домой к Ульяне.
