Ладимир, едва сдерживая эмоции, сверлил Большого Джона взглядом.
– Что? В чем дело? – непонимающе спросил тот. – Я понимаю, что последний раз мы расстались без дружеских лобызаний, но ведь причина не в этом? Так?
Каменев не ответил, но не нужно было быть опытным психологом, чтобы заметить ярость и гнев, полыхающие в нем.
Липски посмотрел на капитана и озадаченно покачал головой:
– Может, объяснишь, с каких пор ты начал так люто ненавидеть меня?
– С тех самых пор, когда ты приказал похитить Валенсию, – негромко, усилием воли заставляя себя успокоиться, ответил Лад.
– Что?! – воскликнул Джон. – Я приказал похитить Валенсию?! Да ты совсем спятил, братец! – Липски рассмеялся. – Я приказал! Ха-ха! Что за идиотские мысли?!
Он говорил так искренне, что Каменев и его люди, слушавшие разговор и придерживающиеся такого же мнения, что и их капитан, слегка смутились. Но постепенно, злость снова заполнила душу Лада, и в смехе Большого Джона ему послышалась издевка.
– Ты находишь это смешным? – холодно спросил он.
Липски перестал смеяться и ответил в тон Каменеву:
– Да, нахожу! И не только смешным, а еще и оскорбительным. Но я спишу это на твое взвинченное состояние – понимаю, что ситуация, в которую ты попал, крайне серьезная. Папаша-адмирал будет искать тебя с пеной у рта. Но я даю тебе слово, что не причастен к похищению и даже до вчерашнего дня не знал, что девушка, погибшая на Мессине, была дочкой Стюарта.
– А откуда ты узнал об этом? – задал вопрос Петер. – Ведь в новостях не говорили, кто именно там погиб.
– У меня есть свои источники информации.
– Что за источники? – спросил Лад, все еще не веря Липски.
– Мои источники, – сказал тот. – Ты мне не веришь. Но разве сам факт того, что я сейчас стою здесь перед тобой, не говорит о том, что я не делал того, что ты мне хочешь приписать?
– Зная тебя, могу с уверенность утверждать, что твое присутствие не говорит совершенно ни о чем.
– Приму это как комплимент, – сказал Джон. – " А чтобы убедить тебя в своем к тебе расположении, я расскажу тебе о людях, которые похитили твою пленницу.
– Она не была пленницей, – вырвалось у Лада. Как он ни пытался себя сдерживать, но когда говорил о Валенсии, чувства все равно давали о себе знать и вырывались наружу, гораздо больше, чем ему хотелось бы. А такой человек, как Липски, постоянно использующий людей для достижения своих целей, играющий на их слабостях, привязанностях и пристрастиях, мог легко распознавать последние, и даже небольшие проявления эмоций говорили ему о многом.
