В самом страшном своем ночном кошмаре, который Терри вспомнил, когда перебудил уже весь дом, за ним гнался по открытой равнине высоченный дядька в дождевике и орал во всю глотку голосом отца, когда тот принимался его пугать. Слов не было, только долгий вопль, то замирающий почти жалобно, когда у преследователя не хватало дыхания, то вновь оглушительный, близкий, когда, казалось, этот страшный дядька вот-вот настигнет беглеца. А Терри собирал все свои силенки, но не мог продвинуться ни на шаг, словно под ногами у него вращался барабан; он пытался звать на помощь маму — она стояла спиной к нему на балконе второго этажа, — но крик застревал у него в горле. Преследователь все ближе, и Терри в отчаянии, в ужасе чувствует — он уже рядом, уже над ухом раздается отвратительный рев. И тогда он проснулся весь в поту от страха, кинулся в спальню к родителям, еще не понимая, во сне это все или наяву.
Вот и сейчас на него накатил тот отчаянный, безмерный ужас, какой испытывают совсем маленькие ребятишки в играх с погонями, когда тебя вот-вот поймают и тянет остановиться и завизжать. Пустошь простиралась такая беспредельная, дорога, сулящая безопасность, так далеко, и хоть он изо всех сил старался бежать быстрей, дорога, казалось, все так же недостижимо далека. Если бежишь по проулку, по улице ли, всегда, по крайней мере, чувствуешь, что докуда-то добежал. Терри не оглядывался, он и так знал, где его преследователи: от их свиста и улюлюканья у него кровь стыла в жилах, совсем как у тех, кого преследовали с воинственным кличем краснокожие индейцы, или китайские воины, бьющие в жестяные барабаны, или шотландские, что дудели в дудки. Ноги ватные, в горле пересохло, глаза сощурены и мало что могут разглядеть сквозь стену дождя, сердце усиленно перегоняет по жилам кровь, понуждая каждый мускул нести его вперед, — таков был Терри, когда мчался к дороге. Дождь струился по мокрым прилизанным волосам, мокрая насквозь рубашка липла к тяжело вздымавшейся груди, полукеды хлюпали по намокшей траве, но еще того хуже — вымокшие джинсы стали тяжелыми, неудобными, и ноги, которым приходилось одолевать еще и это сопротивление, быстро устали.
Справа раздался торжествующий крик — это самый высокий из четверых преследователей поравнялся с Терри, только правее, метрах в двадцати; он бежал наперерез, чтобы не пропустить беглеца к дороге, и Терри понял, что проиграл.
— Он твой, Мики!
— Вали его!
— Огрей его!
