– Она только рада была. Говорит, что Амгама ее только раздражал, а с работой она и сама управится.
Амгама на это отвечает:
– Да если бы только раздражал! У них ведь как – не своего племени – значит, вообще на земле не существуешь. Хоть на пороге помри – утром только в сторонку оттащат, чтобы не вонял, и все. Если б не ребятенок, я бы вообще здесь бродил как по пустыне, а стащил бы чего – так убили бы.
Серчо через динамики призывает нас в танк, и я предупреждаю Амгаму, что сейчас с ним будет говорить самый главный у нас. Наш спасенный пленник с готовностью лезет за мной. Он сейчас в таком радостном шоке, что прилети мы за ним на вертолете – и то не удивился бы. Ему сейчас все равно – почему голос из коробки, почему в повозку не впряжен никто – рад, что есть с кем на родном языке перемолвиться.
Движемся дальше, я танк веду и разговор слушаю. История такая: шесть или даже шесть с половиной лет назад в одном из походов Амгаму взяли в плен – в капкан поймали. У хребтовских вахлаков для пленных есть два варианта – либо почетная смерть от кинжала в бок, либо, если есть необходимость – превращение во вьючное животное с перспективой последующего обмена – приозерцам пленные вахлаки и вовсе ни к чему. Амгаме повезло – необходимость в транспорте у группы, его захватившей, была, и три года он мотался по хребтовским тропам, время от времени переходя от одного племени к другому (кстати, Маршал именно за это и ценит пристенников, побывавших в плену – за знание гор и вахлаковских обычаев). Но судьба Амгамы сложилась не так, как обычно. После всяческих перетасовок он попал в район Узкого прохода, и там его купили для Орогоччу. Кому-то здесь загорелось иметь знатока приморского языка. Еще полтора года обучал Амгама группу из сорока студентов всех цветов волос, а затем ему было объявлено, что он больше не нужен здесь. Идти домой было бы дуростью – без оружия, без дороги, спросить не у кого и не дай бог нарушить какой-нибудь здешний закон. К счастью, случилась эта история со спасением утопающего, и по тому же закону Амгаму взяли работать. Теперь появилась надежда – поднакопить еды, вызнать путь и уже так пуститься в дорогу, что он и собирался сделать этой зимой, дабы к Красному выйти в лето.
– Хотя, – добавляет он, – я бы все равно не дошел.
Серчо, не дожидаясь расспросов, рассказывает о цели нашего путешествия, кто мы такие, и почему коробка сама едет; Амгама интерес проявляет, но без страха и благоговения. Вот ведь интересно – межозерцы никогда не выражали сильных эмоций по поводу нашей техники, обидно даже. Тому же землегрызу часа три объяснять будешь, устройство покажешь, на песке картинок с десяток нарисуешь – и все равно ветряную мельницу колдовством считать будет. А покажи какому-нибудь рядовому пристеннику магнитофон, обзови микрофон железным ухом, динамик – бумажным ртом, кассету – деревянной запиской, и все нормально будет, вещь как вещь, никакой мистики. Так и здесь получилось: Амгама головой качает, хитростью да искусностью нашей восторгается, и только.
