Глава правительства, правда еще вероятного, соображал, как его монумент со столба государственного склонит голову перед наукою: —
– сколькие аплодисменты!
К профессору, руки по швам, подошел; склонив лоб (до чего пробор четок!): и – замер: —
– такой-то (отчетливо тихо)!
А не «князь такой-то»!
Стоял с оробелой, висящей рукой, не стараясь коснуться профессорской: ждал, чтобы приняли: робость и скромность величия!
Но не повертывая головы, не сжимая руки, с сухотцею профессор ладонь ему сунул:
– Могу вам служить?
Ладонь выдернул.
Князь был фрапирован.
– Прошу!
Нос на маленького: —
– как —
– как —
– как?
Си-не-па-пич?
И – нос Синепапичу.
И – Синепапич ему:
– Синепапич!
– Так-с, – прыгал с потиром ладоней вокруг Синепапича, – имя-с, – взять в корне… и, – в корне взять… отчество?
И – Синепапич ему:
– Питирим Ильич.
Взгляд уважения на Питирим Ильича отмечал всю дистанцию меж единицей с нолями и между нолем; он, сердечно приставив два пальца к очкам, нос просовывал свой между пальцами; вот он какой, – Синепапич: бесплечий чернич; но, как меч и как бич – труд, кирпич, разбивающий психиатрически школу Пэпэшеву.
И – ринулся к креслу, чтобы Синепапичу кресло вкатить под коленки, величие князя светлейшего перенеся к Синепапичу; а – невеличка какая! Макушкою князя в микитку, а носом – под пуп.
Кресло выкатила Серафима Сергеевна, ланьим движеньем слетев с подоконника; в ней жест профессора всплыл, точно в зеркале; грацией нарисовался: в улыбке, с которой она от профессора перенеслась к Синепапичу.
Грации этой не видели; ведь для влетевших она – скучноватое рукопожатие, или – претык: время ж дорого!
А Синепапич, профессор, коллегу, профессора, спрашивал:
– Нравится вам в этом розовом доме, профессор? И руки профессор развел иронически:
– В желтом, хотите сказать? Что его перекрасили в розовый цвет, это только подчеркивает…
Не окончивши фразы, он сел.
Николай Николаич, хозяйское око напуча, пожал лишь плечами; оглядывал комнату:
– Стулья-то где?
К Плечепляткину дернулся:
– Стулья.
И вылетел бомбочкою Плечепляткин, студент, Куланскому и князю по стулу втащить.
Синепапич у столика сел; князь; оправивши фалды, осанисто сел пред профессором; а Куланский сел за князем, он дивное диво, мечту, – не профессора, – видел впервые; и скорчился робко за князем.
Висело молчание.
