Безродный задумался.
– Во всяком случае, – заговорил он наконец, ни к кому конкретно не обращаясь, – эти подробности можно уточнить в процессе самой очной ставки.
Тут вмешался я:
– Рискованно…
– Вот именно! – присоединил свой голос Дим-Димыч. – И к тому же тактически неправильно и, если хотите, неграмотно. Прежде чем допрашивать подозреваемых на очной ставке, мы сами должны знать, что ответит на этот вопрос Кулькова. Это же очень важно.
– Даже очень? – сыронизировал Геннадий.
– Безусловно! – подчеркнул Дим-Димыч. – Вы знаете, что такое алиби?
– Допустим, – заметил Геннадий с той же иронией.
– Предположите на минуту, что на вопрос, в какое время к ней заходил Мигалкин, Кулькова ответит – в семнадцать часов, – продолжал рассуждать Дим-Димыч.
– Ну… – затягиваясь папиросой, буркнул Геннадий.
– А Мигалкин рассмеется ей в лицо и заявит: «Не фантазируйте, Олимпиада Гавриловна, именно в это время я сидел на производственном совещании в автобазе».
– А мы проверим, – вставил Каменщиков.
– Конечно, проверим, – согласился Дим-Димыч. – Но прежде чем мы это сделаем, очная ставка будет провалена.
Дим-Димыч был прав. Это понимал я, понял Каменщиков и должен был понять Безродный. Но я ошибся, Безродный не хотел понимать. Он отмел разумные предложения Дим-Димыча.
– Не будем залезать в дебри и делать из мухи слона. Если бы да кабы, да во рту росли грибы… Мигалкин не выкрутится. За это я могу поручиться. И как только его загребем – сразу заговорит. А загребать его надо, не теряя времени.
– Без очной ставки? – спросил Дим-Димыч.
– А что? – удивился Геннадий.
– Никакой мало-мальски уважающий себя прокурор не даст нам санкцию на арест Мигалкина, – твердо проговорил я. – Почему мы должны не верить Мигалкину и, наоборот, верить Кульковой, показания которой ничем не документированы?
– Попробуем обойтись без прокурора, – безапелляционно произнес Геннадий. – Нам за это головы не снимут, а вот если Мигалкин скроется или сговорится с Кульковой и заставит ее отказаться от своих показаний, то холки нам намнут основательно.
– Я не вижу оснований нарушать революционную законность, – решительно заявил Дим-Димыч. – А посему убедительно прошу вас, товарищ старший лейтенант, отстранить меня от участия в следствии.
Молодец Дим-Димыч! Смело, но правильно, правдиво, честно.
Геннадий, кажется, на минуту растерялся, но быстро взял себя в руки и зло сказал:
– Лучше поздно, чем никогда. Можете считать себя свободным. – И, посмотрев на часы, обратился к Каменщикову: – Обеспечьте лейтенанта Брагина транспортом до станции.
