Елена Георгиевна была одной из тех решительных дам старой интеллигентской закалки, для которых не существует авторитетов, кроме деловых, и она могла с легкостью необычайной высказать прямо в лицо любому высокопоставленному чиновнику все, что она думает по поводу его деловых качеств. Что, кстати, и происходило постоянно. Но прежде, говорили, ее спасал авторитет и громкая фамилия отца, а позже – мужа. «Кремлевка» – это тебе не хухры-мухры! – так иногда победно заявляла Елена Георгиевна после очередной перебранки с руководством, которое чаще всего не выдерживало сокрушительных и по содержанию, и по форме аргументов растущего библиотечного кадра и сдавалось. А в последние годы, когда Красницкая осталась одна, в окружении лишь своих драгоценных полотен, и отношение к ней соответствующим образом изменилось. Раньше она была воительница, борец за справедливость, а теперь стала стареющей сквалыжной бабой, которую просто необходимо вышвырнуть на пенсию точно день в день, как только стукнет решающая пенсионная дата.
В чем была причина вчерашнего скандала, Лариса могла только догадываться, но народу стало известно, что Зверев, сразу после того как разъяренная фурия вылетела из его кабинета, вызвал к себе кадровика и подписал приказ о немедленном отпуске завсектором Красницкой Е. Г., приплюсовав к нему все неиспользованные остатки, праздничные дни и… словом, чтоб как можно дольше здесь духу ее не было! Суровый у них, вероятно, состоялся разговорчик…
Елена Георгиевна с красными глазами поприсутствовала на похоронах Марины, к которой всегда относилась как к младшей сестре – строго и одновременно заботливо, и тихо удалилась, даже не попрощавшись с остальными провожающими. Для нее гибель Марины была несомненно трагедией. Причем глубоко личной.
Надо будет обязательно сегодня позвонить ей, решила Лариса. Но прежде – Валерий.
Полина Егоровна была уже совершенно убита, она даже говорить толком не могла.
– Поймите, Ларочка, – едва слышным голосом сообщила она, – подобного с ним никогда не было… Понимаете, никогда…
Что оставалось, кроме каких-то жалких слов утешения, мол, надо надеяться… будем искать… звонить…
Телефон своего приятеля из Министерства внутренних дел знал только отец. И Лариса стала накручивать диск аппарата, пытаясь прорваться в приемную к отцу в краткий промежуток между бесконечными «занято». Наконец удалось, но противная секретарша, впрочем, никакая она не противная, а, напротив, очень даже приятная дама, просто должность у нее такая – собачья, сообщила, что в кабинете Аркадия Юрьевича в настоящий момент идет важное совещание и он приказал ни с кем его не соединять. Кратко и категорически. Лариса с раздражением бросила трубку и начала искать в толстенной книге лечебные и санитарные учреждения. Начинать придется с худшего – с моргов. Их оказалось не так много в Москве, меньше десятка номеров телефонов. Но рука почему-то никак не поднималась начать это страшное путешествие. Лариса почувствовала, что ее бьет озноб. И тогда она, чтобы оттянуть неизбежное, нашла в шкафчике Красницкой кипятильник, пользоваться которым в библиотеке, естественно, категорически запрещалось, затем налила в кружку воды из графина, сунула кипятильник в воду и включила его в сеть. Села напротив и стала наблюдать, как всплывают пузырьки воздуха. А когда вода закипела, механическими движениями убрала кипятильник, сыпанула из банки две ложки растворимого кофе и, обняв горячую кружку ладонями, начала медленно пить противную горечь.
