Сокамерники в тюрьме – одно из наказаний. Тем более когда их всего один или два. Ты живёшь с ними вынужденно в такой же близости как с родителями и детьми в одной тесной клетке. Ты их не выбираешь, тебе их выбрала администрация. Ты снимаешь при них штаны, садишься голым задом на дальняк, они садятся перед тобой, хочешь ты или не хочешь. Вначале я отворачивался, когда Мишка мыл член над дальняком. Мишка был – лёгким наказанием. Я думаю, он был лучшим из возможных сокамерников, в то время как Лёха был худшим. (Но в результате я позднее пришёл к выводу, что Лёха был для меня нужнее, здоровее и полезнее Мишки. Леха закалил меня, своими попытками «закошмарить» меня, а Мишку я легко одолевал). А если определить их точнее, они были противоположными полюсами: Леха – злобно отрицательный тип. Мишка – положительный. Мишка умненький модный младший брат бизнесмен, легкий, несмотря на воровской ход, уживчивый. Просыпался он, правда, ужасным: опухшим, смурным, с расшлепаным носом. По мере приближения вечера он хорошел.
К 13.30 или к 14 часам подкатывает тележка баландерши. Кормушка открывается. Zoldaten спрашивает: «Обедать будете?» Вместо ответа ставлю на кормушку миску. Уже по количеству наливаемого из ополовника в миску можно получить представление о качестве продукта. Если налили много супа – значит суп или щи – дерьмо, одна вода. Тогда я сливаю треть воды в раковину. Малая порция безошибочно свидетельствует о хорошем качестве продукта. Получив обе миски, хлеб и две мензурки сахара, опрокинутые в банку из-под майонеза, выношу дубок в проход между шконками. Ставлю его узким концом к кровати сокамерника: «Мишаня, кушать подано!» Или: «Мишаня, щи тюремные на столе!» Или: «Вставайте, граф, Вас ждут Великие Дела». Если он не шевелится, я трогаю его за плечо. Если делает движение, я оставляю его в покое, усаживаюсь, начинаю жевать. Если суп особенно жидкий, сбрасываю в него полкубика бульона. За это время молодой бандит все же принимает вертикальное положение. На физиономию его лучше не смотреть в этот момент, а то будет потом противно полдня. Это физиономия человека, находящегося в заключении уже три года и еще не осужденного. К тому же на ней запечатлен шок мирного сонного рассудка, возможно видевшего только что полевые приятные лесные детские сны и очнувшегося в тюрьме! Обнаружившего себя в тюрьме! Я встаю и выворачиваю регулятор громкости радио над дверью. Я знаю, чем я рискую, но безмолвие склепа заебало меня! Если это не «Европа – плюс» то это «Авто – Радио» или в лучшем случае «Русское Радио». Репродуктор выдает: «По ночному небу/ По ночным проспектам/ Убегает счастье/ Убегает лето/ Позовёт куда-то/ и опять обманет/ Только тот кто любит/ Ждать не перестанет…»
