Я знал место, где стоял чан, помнил низкие своды давильни, трещины в кладке и паутину. Я сказал:
– Подожду вас в доме,– и наконец перешагнул этот порог. Но и оглядеться не успел, как услышал плач и слабые стоны – так тихо стонут, когда уже нет сил кричать.
На дворе рвался с цепи пес. Лай, брань, глухой удар, пес завыл, получив свое.
Тем временем я все разглядел. Старуха в одной сорочке, из-под которой торчали грязные ноги, скособочившись, сидела в углу на тюфячке, уставившись на голую стену.
Тюфяк был весь в дырах, из них повылезала солома. Сморщенная старушка, лицо не больше кулака – как у плачущего в люльке младенца, над которым мать поет песни. Воняет затхлым, кислым, воняет мочой. Я понял, что стонет она день и ночь непрестанно, может, сама уже не понимая, что делает. Неподвижно глядела она на стену, стонала на одной ноте, не произнося ни слова.
Я услышал у себя за спиной шаги Розины, отступил немного, посмотрел на нее с немым вопросом: умирает, мол, старуха? Что с ней? Но она оставила без ответа мой вопрос, только сказала:
– Садитесь, если не боитесь запачкаться,– и поставила передо мной стул.
Старуха стонала, жалкая, как воробей с перебитым крылом. Я оглядел комнату – какой она показалась маленькой, незнакомой! Прежними были только что оконце, да жужжание мух, да трещина на печке.
На ящике у стены – тыква, два стакана, связка чесноку. Я почти сразу вышел, а Розина, как собака, пошла за мной следом. Когда мы дошли до смоковницы, я спросил у нее, что со старухой. Она ответила:
– Годы – заговаривается, молитвы бормочет.
– Что вы?! Разве она не жалуется на боль?
– В ее годы,– ответила женщина,– кругом одна боль. Что человек ни скажет – все одна жалоба.– Она взглянула на меня косо.– Старость каждого ждет.– Потом подошла к краю луга и завопила: «Чинто! Чинто!»– да так, словно ее режут, словно она помрет без него.
Чинто не появлялся.
Из хлева вышли Нуто и Валино.
– Скотина у вас хорошая,– сказал Нуто.-А своих кормов хватает?
– Да что ты, корма дает хозяйка.
– Значит, так,– сказал Нуто,– хозяева усадьбы кормят скотину, а не людей, которые работают на их земле.
Валино ждал.
– Ну, пошли, пошли,– сказал Нуто.– Мы торопимся. Значит, я пришлю вам смолы.
Спускаясь по тропке, он пробормотал, что найдутся и такие, кто готов угоститься вином даже у Валино.
– При такой жизни, как у него,– сказал он с яростью. Мы помолчали. Я думал о старухе. Из тростника показался Чинто с пучком травы. Он шел нам навстречу, волоча ногу, и Нуто сказал:
