Я с улыбкой подумал, что ее злит не столько безденежье Дюпре, сколько его бесчувственное состояние после спиртного.
– Швырни его, Изи, на кровать, – велела она, когда мы втащили его в дверь.
Я не без труда взвалил крупного и грузного Дюпре на постель. Я изнемог, таща и толкая эту тушу, и едва доковылял из маленькой спальни Коретты до ее крохотной гостиной. Она налила мне последний стаканчик, и мы сели на кушетку. Сидели рядышком, потому что ее комната была немного больше чулана для метелок. И когда я говорил что-нибудь забавное, она хохотала и раскачивалась так, что касалась моих коленей. И время от времени озаряла меня светом своих карих глаз. Мы говорили тихо, и густой храп Дюпре заглушал добрую половину слов. Каждый раз, когда Коретта хотела мне что-то сказать, она доверчиво подвигалась поближе, чтобы я все расслышал.
Когда мы приблизились друг к другу настолько, что наше дыхание перемешалось, я забормотал:
– Мне пора, Коретта. Скоро рассветет, и я крадучись выйду из твоего дома. Что скажут соседи?
– Хм. Дюпре проспал меня, а ты собираешься показать спину и бросить меня одну?
– В соседней комнате лежит мой друг, малышка. Что, если он услышит?
– Ты слышишь, как он храпит? – Она расстегнула блузку и приоткрыла груди.
Я с трудом встал на ноги и сделал два шага к двери.
– Ты пожалеешь, если уйдешь, Изи.
– Я еще больше пожалею, если останусь.
Она молча улеглась на спину на кушетке, обмахивая грудь рукой.
– Я должен идти, – окончательно решился я и даже приоткрыл дверь.
– Дафна сейчас спит, – усмехнулась Коретта и расстегнула пуговичку. – Сейчас ты ничего не добьешься.
– Как ты ее назвала?
– Дафна. Ведь так? Ты говорил, ее зовут Делия. Мы здорово набрались на прошлой неделе с нашими кавалерами в "Плейруме".
– С Дюпре?
– Да нет, Изи. Это был другой. Ты ведь знаешь, я никогда не держалась за одного.
Коретта встала и приплыла прямо в мои объятия. Я вдыхал аромат прохладного жасмина из сада и горячего жасмина от ее груди. Я был достаточно взрослым, чтобы убивать мужчин на войне, но еще не стал вполне мужчиной. Во всяком случае, не в такой степени, в какой Коретта была женщиной. Она оседлала меня на кушетке и прошептала:
– Ой, папочка, ты попал в меня. Да-да!
Я едва удержался от вопля. А она спрыгнула с меня и сказала голосом скромницы:
– О-о-о, это просто изумительно, Изи!
Я попытался притянуть ее к себе, но Коретта никогда не шла, куда ей не хотелось. Она просто опустилась на пол и сказала:
