– Что? – спросил я, тут же решив навсегда покинуть Техас.
– Я сказал Смерти: один человек бил меня по четыре раза в день всю мою жизнь, и я послал его к черту. И послал его сына ему вслед. Сатана со мной, и я и тебе могу врезать по заднице.
Крыса тихо засмеялся, уронил голову на стойку и уснул. Я достал бумажник, тихо, словно боясь разбудить мертвых, положил две бумажки на стойку и пошел в отель. Солнце еще не встало, а автобус уже мчал меня в Лос-Анджелес.
* * *
Казалось, с тех пор прошла целая жизнь. Теперь я был землевладельцем и работал, чтобы выкупить закладную.
– Джуниор, – спросил я, – много ли белых девушек побывали здесь в последнее время?
– А зачем тебе это? Ищешь кого-нибудь? – Джуниор был подозрителен от природы.
– Да, пожалуй.
– Значит, ищешь? А когда ты надеешься ее отыскать?
– Видишь ли, я слышал об этой девушке. Хм, Делия, Далия или что-то в этом роде. Помню, имя начинается с этой буквы. У нее светлые волосы и голубые глаза, и мне говорили, что на нее стоит поглядеть.
– Что-то не припомню, приятель. Вообще-то белые девушки заглядывают на уик-энд, но никогда не приходят в одиночку. И я потеряю работу, если стану волочиться за чужой.
Я сразу понял, что Джуниор врет. Если даже он и знает девицу, ни за что не скажет. Джуниор ненавидел каждого, кому, по его мнению, везло больше, чем ему. Он ненавидел всех.
– Ну что ж, может, мне повезет и как-нибудь она появится. – Я оглядел комнату. – Вон там, возле оркестра, есть стул. Что, если я его займу?
Я знал, что Джуниор следил за мной, но меня это не волновало. Он мне не помощник, и я плевать на него хотел.
Я нашел свободный стул возле моего друга Оделла Джонса. Это был тихий религиозный человек. Его голова по цвету и форме напоминала красный орех – пекан. Но, несмотря на свою набожность, он все же торил дорожку к Джону три или четыре дня в неделю, сидел там до полуночи, посасывая пиво, и не произносил ни слова, если к нему не обращались. Молчун Оделл все примечал и запоминал, чтобы принести новости в школу на Плезант-стрит, где работал сторожем. Оделл не вылезал из старого твидового пиджака и поношенных синих штанов.
– Привет, Оделл, – сказал я.
– Ах, это ты, Изи.
– Как дела?
Он подумал немного:
– Хорошо. Дела идут нормально. Правда-правда.
Я засмеялся и похлопал Оделла по плечу. Он был такой тщедушный, что от моего похлопывания чуть не свалился. Оделл был старше почти всех моих приятелей лет на двадцать, если не больше. Наверное, ему было около пятидесяти. Пережил двух жен. Из четверых его детей трое умерли.
