Лебиус, не удовлетворившись произведенным эффектом, отошел в сторону – к железному треножнику, установленному над открытой жаровней. Магиер сунул пергамент в багровеющие угли. Из потревоженного нутра жаровни посыпались искры – все того же странного зеленоватого оттенка. И только-то…
На треножнике в неглубокой широкой посудине булькало олово с примесью неведомого синего порошка. Однако жар, плавивший металл, пощадил свиток.
А может быть, дело в тексте? В магическом заклинании, начертанном на пергаменте? Нет – Лебиус, отложив свиток в сторону, уже задумчиво ворошит угли. Голой рукой! Теми самыми сухими узловатыми пальцами-сучьями. И снова – снопы искр. А пальцы даже не покраснели. Ни ожогов! Ни волдырей! Не загорелся, не затлел, не задымился и широкий рукав магиерского балахона, упавший в жаровню.
– Вы тоже попробуйте, ваша светлость, убедитесь… Только не касайтесь миски с оловом. Олово не закрыто магией и может обжечь. Жар, который вы ощутите у треноги, идет не от углей, а от расплавленного ими металла.
Лебиус отошел, освобождая маркграфу место у жаровни. Рука – целая и невредимая, вынутая из раскаленных углей, простерлась в приглашающем жесте.
Проклятый колдун! Это было похоже не на приглашение, а на вызов. На испытание смелости. Или ничего подобного? Или просто… Просто «попробуйте, ваша светлость, убедитесь»?..
Сжав зубы, Альфред попробовал. Заставил себя тронуть угли. Раскаленные, способные обуглить плоть. На вид – способные. На самом же деле…
А ничего на самом деле.
На ощупь угли оказались твердыми. Как камни. И холодными! Приятно прохладными. И неприятно осклизлыми, будто от дождя.
А вот сверху, от миски с булькающим оловом, – да, действительно, оттуда – явственное тепло, жар… Что ж, там, где замешано темное чаротворство, все иначе, все наособицу, все вверх ногами поставлено.
Маркграф убрал руку из жаровни. Вздохнул. С облегчением. И…
И с сожалением.
Это неуместное, казалось бы, чувство объяснялось просто и стыдно – завистью. Да, именно так: в глубине души властитель Верхних Земель Альфред Оберландский отчаянно завидовал беглому прагсбургскому магиеру. Завидовал, поскольку сам маркграф подчинять своей воле неукротимую стихию огня не умел. А хотелось. Безумно хотелось. И остальное тоже хотелось постичь – все то, что так легко, или пусть не очень легко, однако давалось же Лебиусу!
Хотелось, но, видать, не судьба.
