Потом начался другой коридор – без окон. И без дверей. Здесь тьму разгонял лишь факельный свет. Задержались ненадолго. Один из стражников снял горящий факел с ржавой настенной подставки.
Пошли дальше.
Поворот, несколько ступенек вниз, и – в глубокой нише – еще одна обитая железом дверь с невысокой – пригибаться надо – притолокой.
Скрипучий засов.
Темница…
Узилище…
Темница!
Узилище!
Именно перед этой дверью гейнский пфальцграф по прозвищу Славный вдруг явственно ощутил: что-то в нем надломилось. Или уж точнее – сломалось. Что-то трещавшее подспудно во время всей унизительной поездки на цепи. И вот натужно трещавшее прежде переломилось. Совсем. Навсегда. Непоправимо. С окончательным роковым хрустом. Только это хрустнул вовсе не внутренний стержень человеческой сути. Нет, это сметены и разметаны в щепу какие-то неведомые сдерживающие барьеры и рамки. И это не та поломка, что в одночасье превращает сильного человека в слабого. Это то, что делает сильного еще более сильным. Даже нет, не так. То, что делает сильного человека другим, иным. Опаснее, чем прежде. Злее. Безжалостнее, беспощаднее. И к врагам, и к друзьям, которые осмелятся встать на пути к вражескому горлу.
Да, Дипольд стал другим. Стараниями оберландского маркграфа, осмелившегося поступить с лучшем рыцарем Остланда так, как он поступил. И в этом заключалась главная ошибка Чернокнижника. Ибо новый Дипольд Славный – уже не старый Дипольд Славный. Ибо отныне новый Дипольд станет для змеиного графа заклятым ненавистником пострашнее всех прежних недругов Альфреда, вместе взятых. И помноженных друг на друга.
Так будет.
И так есть.
Уже.
– …И все-таки неразумно. Очень неразумно. Крайне неразумно, ваша светлость! – тихий голос, выражающий осторожное неодобрение, прошелестел под высокими сводами. – Вы ведь практически сами сунули голову в пасть нидербургского льва и меня впихнули туда же. Это еще великая удача, что лев не сжал челюсти прежде, чем я поднял голема. Но нельзя же было так рисковать! Неразумно…
– Неразумно?! – грянул в ответ другой голос – громкий, властный, уверенный. Угрожающий. – То есть глупо, так?! А не много ли ты себе позволяешь, магиер? Не забываешься ли ты, колдун? По-моему, куда как неразумнее упрекать в глупости своего единственного покровителя.
– Простите, ваша светлость, – былое неодобрение вмиг сменилось испугом и обрело боязливо-оправдывающиеся нотки. – Я просто… ну, знаете… после пережитого… и еще эта стрела, вывернувшая наизнанку все нутро… От одного воспоминания о ней у меня начинаются колики…
