– Кушайте, кушайте, вы ж тоже люди, витаминов-то и вам нужно.
Вдруг сверху ударило окриком, что палкой:
– Откуда машина? Это что за срач? Кто это делает?
Офицерик дернулся и выкатил глаза. Глебыч обмер.
– Это ж надо, комполка нелегкая принесла… Ну, сынки, живо за свиней прячьтесь, хрена лысого он найдет… А ты сиди, скажешь, мимо проходил… – И крикнул парадно наверх: – Товарищ полковник, это продукты я выгружал!
– Что значит «выгружал», прапорщик? Порядка не вижу!
– Так точно, товарищ полковник, нужно навести, навожу…
– Наводят они, наводят… сидят в навозе. Надо, так иди, наводи!
Глебыч полез наверх, откуда долго еще колотили палочные окрики комполка. Офицерик подлез ближе и слушал. Они ж скукожились за свисавшими до пола шубами свиных туш, покуда не сказали вылезать на свет.
– Всех не задавишь, строгач отыскался… Вот жили-то мы при старом командире, не тужили! – спустился Глебыч и отводил душу. – Этот орет, орет, а продуктов не берет. Не понимаю, порядков ему подавай, чтоб говно блестело!
– А чего ему брать, у него полно, он не за продукты твои старается, – осмелел офицерик. – Мы-то как будем? Я обожду, потемней загляну, а ты уж меня не обидь, Глебыч.
– Да не обижу… Хорошие ребята, хваткие, еще приводи, а то устал бегать, выпрашивать.
– А у нас снега зимой не выпросишь, такие люди стали.
– Нет, время такое – лишнего не выпить. Мне б солдатика в подмогу, хоть одного… Эти вон чего болеют?
– Этим помирать пора, этих фруктов из Ташкента к нам подкинули, – доложил с ухмылкой офицерик. – А гляди-ка, работают, как живые. Ты к нашему подбеги, может, он порадеет, тогда бери любого, а то ушлют, на хрен, в роты, людей-то в ротах нету.
Глебыч оглядел всех троих и кивнул.
– Тебя как звать? Хочешь ко мне, в склады?
– Не, я со всеми буду, нам обратно, в Ташкент.
– Да ты дурак, парень, лучше, чем у меня, службы нету. В рай не хочет попасть! – рассмешился кладовщик. – Да кто ж его будет спрашивать, куда он хочет!
Офицерик возвратил их тишком в лазарет. Когда засели в палате, Ребров вскинулся, вопил:
– Какой Ташкент, с кем ты будешь?! Ты, сука, ты ж должен был что ему сказать, тебе ж для всех нас надо было говорить, что мы все хотим, ты ж слышал, у них же людей нету, чтоб он нас всех взял!
Матюшин привалился к стенке и глядел молчаливо, как боялся броситься в драку и бесился хилый Ребров. Он замолк сам собой, выдохся. А который на трубе умел, третий из них, вечерком сорвался, рискнул: прознал от здешних, что водится в полку этом музычка, где они сидят с трубами, в клубе, и сбежал в клуб. И тоже не вернулся больше, улетучился.
