Это значило, что теперь Лопата должен давать в месяц две нормы: одну – за себя, другую – за Шайтана. А тому как «передовику производства» начислялась зарплата за «трудовые достижения». Короче, попал Лопата в рабство. А кто тебя, братан, заставлял на катран[25] лезть, если у тебя башка под хрен заточена?
С этого дня началась у Лопаты суровая жизнь. Вкалывал, как черт на мельнице. А долгу конца-края нету… Тут еще маманя слезные письма пишет: самой-то мне, сынок, ничего не надо, картошки посадила, соседи молочка всегда дадут, – да вот сестренка твоя, Любаня, шибко приболела по женскому делу, если можешь, пришли какую копейку, больше ждать неоткуда… Раз не ответил Андрей, другой. А старушка письмецо начальству зоны затележила: что, мол, с сыночком моим? Может, беда какая приключилась? Отрядный провел с Лопатой воспитательную беседу: ты мать-то не забывай да сестру больную! На счете у тебя деньги есть, перечисли малость, да гляди – я проверю. Ты ведь, кажется, просился в колонию-поселение…
– Совсем оборзели дуры! – вскипел Лопата, которому пришлось-таки «отстегнуть» денег сестре и матери. – Волнуются они за меня! Мне ихние волнения дорого обходятся! Глядишь, понравится меня казачить[26]! И так уже один чурка[27] на шее сидит…
Решил арестант отбояриться от назойливой родни. Собрал мощную интеллектуальную группировку – Леня Шуршавый, штукатур Арменчик и фотограф зоны Миша Ашкенази, который с гордостью именовал себя венгерским евреем, хотя сам был родом из Ярославля и Венгрию видел только на картинках. Эти «три брата и Лопата» разработали и осуществили оригинальный план, которому суждено было потрясти своей гениальностью всю зону и окрестности…
Магистральная мысль родилась в иудейских закоулках Мишиного мозга, куда он и сам с трудом мог добраться по темным лабиринтам извилин, опрокидывая штативы, расплескивая ванночки с растворителями и путаясь в пулеметных лентах пыльной фотопленки.
– Тебя надо срочно похоронить, – заявил мудрый Миша, выслушав трагическую историю приятеля.
– Ты крышей двинулся?! – подскочил на месте Лопата.
– И шо ты верещишь, как раввин на блудницу? – поморщился фотограф. – Я же ж в фигуральном смысле. Надо ж понимать иронию судьбы. Ты уйдешь из этой жизни с гордо поднятой головой, и друзья у гробового входа уронят скупую слезу на твое остынувшее тело. Но это будет всего лишь красивый понт[28]. Душераздирающий спектакль «Анна Каренина, или Каштанка под паровозом». И в этой драме тебе предстоит исполнить главную роль.
