– Ну и почему же, мой мальчик, почему ты не хочешь?
– Если уж тебе непременно угодно знать – я не верю в бога.
Против воли Вилфреда это прозвучало слишком торжественно. Ему хотелось пощадить ее чувства. А он заговорил как в исповедальне. Это только подлило масла в огонь.
– Что за чепуха, а кто верит?
– Не знаю, не представляю, мама. Только не я.
– Дело вовсе не в вере. Твой дядя Мартин, мой брат, – думаешь, он хоть во что-нибудь верит?
– В курс акций, я полагаю. Но при чем тут дядя Мартин?
– Он твой опекун, мальчик. Он тебе вместо отца. И он считает…
Она еще посидела немного, потом беспокойно встала и подошла к камину.
– Есть еще и другое. Уж говорить, так обо всем разом: ведь ты не крещен.
Вилфред не мог удержаться от смеха. Но она не улыбнулась, и он смеялся чуть дольше, чем ему хотелось.
– Можно подумать, будто это большое несчастье.
– Конечно, несчастье. А все твой отец. В некоторых вопросах он был ужасно упрям. А я…
– Что ты, мама? – Он подошел к ней; у него как-то сразу отлегло от сердца.
– Я такая безвольная. А потом я просто забыла. Но неужели ты не понимаешь, что некрещеному нельзя конфирмоваться?
Она заломила руки. Да, в самом буквальном смысле слова – встала к зеркалу спиной и заломила руки.
У Вилфреда было одно желание – помочь ей, и он сказал:
– И вы решили потихоньку окрестить меня, так что ли? Она не отвечала.
– Мама, ты уже договорилась с пастором?
– А что мне оставалось? – сердито откликнулась она. – Пастор сказал, что это вовсе не единственный случай в его практике.
Но теперь пришла его очередь вспыхнуть.
– Значит, решили отвезти меня в колясочке в церковь и сунуть в купель? Нет, серьезно, мама, я во многом согласен тебе потакать, но…
– Ты мне – потакать? Не я ли делаю для тебя все! Угождаю тебе во всем! Вплоть до немой клавиатуры, потому что тебя, видите ли, утомляет музыка!
Что-то шевельнулось в нем. Нежность? Настороженность?
– Все так неожиданно, мама. И это же не к спеху.
Он парил. Он ощущал свое превосходство. Он мог себе позволить снисходительность, мог пойти на уступки. То, что с ним случилось, разом возвысило его над сверстниками, перевело в мир взрослых.
– Это же не к спеху, – сказал он. – Давай отложим, мне надо привыкнуть к этой мысли, ладно?
Он почти победил ее. Он видел. Почти.
– А зато я тебе кое-что пообещаю, – сказал он. – Во всем, за что бы я ни принялся, обещаю тебе быть первым. В школе, в консерватории – всюду буду лучше всех. Во всем.
Она поежилась, как бы кутаясь в невидимую шаль.
