Аполлион (кланяется). Ваше величество!
Ромул. Мне пришлось дожидаться тебя три недели, антиквар Аполлион.
Аполлион. Простите, ваше величество. Я ездил на аукцион в Александрию.
Ромул. Ты предпочитаешь аукцион в Александрии банкротству Рима?
Аполлион. Дела, ваше величество, дела.
Ромул. Ну и что! А бюсты, которые ты приобрел у меня, тебе разве не по вкусу? В особенности Цицерон — ценная была вешица.
Аполлион. Это, ваше величество, особый случай. Пятьсот слепков удалось разослать по гимназиям — теперь их в германских первобытных лесах уйму понастроили.
Ромул. Господи помилуй, Аполлион, неужто же Германия цивилизуется?
Аполлион. Свет разума не остановишь! Когда германцы будут цивилизованными, они перестанут лезть на Рим.
Его величество режет жаркое.
Ромул. Если германцы придут в Италию или в Галлию, они получат культуру из наших рук, а если останутся в Германии, они создадут культуру своими силами, и это будет ужасно. Так ты возьмешь остальные бюсты или нет?
Антиквар оглядывается.
Аполлион. Надо бы мне их получше разглядеть. На бюсты спроса почти нет, в моде еще только великие боксеры да пышные гетеры. А тут у некоторых, кажется, еще и стиль какой-то сомнительный.
Ромул. Каждый бюст создан в том стиле, какого он заслуживает. Ахилл, подай Аполлиону стремянку.
Ахилл подает антиквару небольшую лесенку, грек влезает на нее и в течение последующих сцен, то стоя на лестнице, то слезая и передвигая ее дальше, разглядывает бюсты. Справа входит императрица Юлия.
Юлия. Ромул!
Ромул. Что, моя дорогая?
Юлия. Хоть бы в такую минуту ты перестал жевать!
Его величество кладет вилку и нож.
Ромул. Пожалуйста, Юлия.
Юлия. Я, Ромул, очень беспокоюсь. Обергофмейстер Эбиус намекнул мне, что получены ужасные вести. Я, правда, Эбиусу не слишком доверяю, он ведь германец, его настоящее имя Эби...
Ромул. Эбиус — единственный, кто свободно говорят на всех пяти международных языках — по-латыни, по-гречески, по-еврейски, по-германски и по-китайски. Впрочем, я, признаться, не вижу разницы между германским и китайским. Но, как бы то ни было, Эбиус набрался такой учености, какая римлянину и не снилась.
Юлия. Ты просто германофил, Ромул.
Ромул. Чепуха, я люблю их куда меньше, чем моих кур.
Юлия. Ромул!
Ромул. Пирам, поставь моей жене прибор и принеси первое яйцо Одоакра.
Юлия. Подумал бы о моем больном сердце.
Ромул. Вот поэтому садись и ешь.
Императрица, вздыхая, садится слева к столу.
Юлия. Ты мне скажешь, наконец, что за страшная весть пришла сегодня утром?
