Потом пошли купаться – ночь была теплая и лунная – и Вергасов с Коноваловым плавали наперегонки, ныряли, фыркали, брызгались; Платонов, закинув руки за голову, лежал без движения на воде, выставив свой громадный живот, и говорил, что может так даже спать; Хейломский изображал, как плавают женщины, гребя сразу двумя руками и шумно хлопая ногами по воде. Одним словом, веселились вовсю.
Часам к двенадцати все устали и постепенно разбрелись по домам. Вергасов пошел ночевать к Коновалову. Они разделись, стали укладываться, и оказалось, что ни тот, ни другой спать не хотят.
– Может, еще по маленькой?
Коновалов подошел к столу и налил по полстакана.
В окно постучали.
– Кто там?
– К вам можно, товарищ капитан? – донесся снаружи голос Ильина.
– Заходи.
В сенях хлопнула дверь, что-то упало, закудахтала курица. Наклонив голову, чтобы не удариться о притолоку, вошел Ильин.
– Чего там? – недовольно спросил Вергасов.
– Из «Гранита» звонили.
– Ну?
– К семи ноль-ноль к тридцать первому вызывают.
– И это все?
– Все.
– И для этого вы специально пришли?
– Да.
Вергасов протяжно свистнул и отодвинул ногой стоявший у стола табурет.
– Садитесь-ка, раз уж… – и не закончил.
Ильин снял пилотку и сел.
– Водку пьете?
Ильин пожал плечами.
– Я ж дежурный, товарищ капитан…
Вергасов потянулся за бутылкой.
– Ничего, я разрешаю. Сегодня разрешаю.
Вергасов налил, и Ильин, не отрываясь, выпил весь стакан.
У него выступили слезы, и, чтобы скрыть их, он низко наклонился над тарелкой. Коновалов весело рассмеялся.
– Сильна, брат?
– Сильна… – с трудом ответил Ильин, поперхнулся и вдруг закашлялся. Кашлял он долго, всем телом, и на лбу у него надулись жилы. Коновалов перестал смеяться и смотрел на него с удивлением и даже с интересом.
– Ты что, болен? А?
Ильин махнул рукой.
– Не в то горло попало. Бывает…
Коновалов снял со стены кобуру, вынул оттуда наган – он презирал пистолеты и свой старенький наган не менял ни на что, – уселся на кровати, поджав ноги, и, сказав: «Оружие прежде всего любит чистоту», – начал его разбирать.
Вергасов доедал винегрет. Ильин сосредоточенно ковырял ножом край стола. Руки у него были большие, белые, с длинными красивыми пальцами и тонкими, совсем не мужскими запястьями.
– Вы играете на скрипке? – неожиданно спросил Вергасов.
– Нет. – Ильин как будто удивился.
– А я думал, играете.
– Нет, не играю.
– На чужих нервах только, – откликнулся с кровати Коновалов и рассмеялся.
– А кем вы до войны были? – спросил Вергасов.
