«Случилось! – подумал Ашот. – Случилось-таки. Париж у ваших ног…»
Пробиться за кулисы оказалось почти невозможно. Один тип боксерского сложения не пускал никого в маленькую дверь, ведущую на лестницу, другой, тех же данных, с лестницы в само помещение гримерной. Но Ашот пробился.
Сашка. Совершенно мокрый, пот с него катился в три, пять, шесть ручьев, стоял, окруженный плотной толпой, и сиял. Милая его курносая морда источала счастье. Вертел головой, улыбался, смеялся, поминутно вытирал пот, слепивший глаза. Со всех сторон совали программки, открытки, фотографии, он, не глядя, расписывался, кому-то что-то оживленно отвечал, на каком языке – непонятно…
Ашот подошел и негромко сказал: «Аркадий!»
Сашка мгновенно застыл, улыбка исчезла с его лица.
– Аркадий, не говори красиво, – еще тише сказал Ашот.
И тут Сашка встрепенулся, растолкал всех к черту и ринулся к нему. Назвать объятиями это нельзя было, это был обрушившийся на Ашота вихрь, муссон, торнадо, мистраль, новороссийский норд-ост, только горячий и потный.
– Так твою мать! – естественное, что вырвалось из Сашки, и Ашот отвечал ему тем же, выражающим все на свете, кратким, русским, назовем это – выражением. И оба тискали, мяли друг друга, хлопали по спине. Отстранялись, впивались глазами един в другого и опять обнимались, хохотали.
Наконец, запыхавшись, успокоились.
– Ну как? – спросил наконец Сашка. В голосе его звучала тревога.
– Как, как… – Ашот улыбнулся. – Терпимо.
– Гад! «Терпимо»!..
– А ты чего ждал от меня?
– Нет, серьезно, как «Фавн»?
– Как?
– Как! – почти крикнул Сашка.
Ашот сделал паузу. Сашка напрягся. Застыл в вопросе.
– Сашка, ты артист. Вот все, что я могу сказать.
И опять вихрь. Сашка схватил маленького Ашотика, поднял в воздух и закрутил по крохотной комнате, расталкивая всех. И бухнулся на поставленный кем-то стул.
– Ну, спасибо, Ашотик… Спасибо. Я знал… Будто чувствовал… Господи… Ведь ты… Ведь мне… В общем, терпимо?
– Терпимо.
Толпа опять сомкнулась вокруг них. Подошел пожилой, с помятым, дряблым лицом, с бабочкой на шее субъект и дама, видом – постаревшая Софи Лорен. Что-то ему, наверное, напоминали. Он кивнул головой, да-да, помню. Потом еще какой-то, тоже с напоминанием, третий, очевидно, журналист, с блокнотом в руках.
«Ничуть не изменился, – подумал Ашот. – Ну, ни чуточки. Все такой же. Даже помолодел вроде».
Сашка, оторвавшись от наседавших со всех сторон, повернулся к Ашоту.
– Ну, как же нам быть? Видишь, что делается?
