Найджел отрешенно уставился в окно. «Привет, – сказал он себе. – Что бы это значило? Что за выпады в мой адрес? Что она пытается скрыть от меня… или от себя?» Потом опять повернулся к миссис Каммисон.
– Я не верю в абстрактную справедливость. Представьте себе, что некоторые преступления «справедливы», а иные деяния власть предержащих – преступны. Я занимаюсь этим лишь потому, что расследование преступления дает мне уникальную возможность изучать людей, так сказать, увидеть их в обнаженном виде. Люди, вовлеченные в преступления – особенно в столь тяжкое, как убийство, – всегда настороже, постоянно находятся в состоянии необходимости себя защищать, и именно тогда, когда пытаются скрыть часть своих мыслей, невольно себя выдают. Даже вполне нормальные люди начинают вести себя в высшей степени ненормально.
– Это звучит как-то не по-человечески, – отозвалась София дрогнувшим голосом.
– Отнюдь. Нет ничего нечеловеческого в любопытстве. А мое – всего лишь продукт образования, научное любопытство. Однако, простите, я смущаю вас, разглагольствуя подобным образом. На самом деле я никакой не монстр. Говоря по правде, я мысленно настроился, и довольно основательно, не связываться с делом Баннета. Уверен, кто бы ни расправился с ним, он имел для этого веский предлог.
– Возможно, здесь ты прав, – пробасил голос позади Найджела, – но теперь я не стану отговаривать тебя бросить это дело.
Это не замеченный ими вошел доктор Каммисон. Его смуглое лицо с квадратной челюстью и тихие, раскованные, великолепно контролируемые движения, пока он закрывал дверь и подходил к ним, заставили Найджела подумать о черной пантере.
– Надо же, – отозвался он, – какая разительная перемена! Только сегодня утром ты уговаривал меня поставить крест на деле Траффлиса, а сейчас все наоборот! Как сказал старый Тацит: «Supervaeuus inter sanos medicus», – что в грубом переводе означает: «Врач среди вменяемых людей выглядит даже глупее, чем обычно».
– «Грубый» – это едва ли подходящее слово для такого перевода, – заявил доктор Каммисон; его белые зубы ослепительно сверкнули в столь редкой для него улыбке. – Смерть Траффлиса – это одно, а смерть Баннета – совсем другое.
– Они адекватны, если можно так выразиться.
– Видишь ли, многие хотели бы видеть Юстаса Баннета мертвым…
– И поэтому?
– Поэтому…
– Герберт!
Боль, прозвучавшая в голосе Софии Каммисон, поразила Найджела так, словно в него запустили тяжелым предметом. На миг он ощутил, что лишился дара речи. А Герберту даже изменила его обычная выдержка. Он в растерянности глянул на жену.
