Этот Шурик и раньше был мне неприятен. Вечно торчал здесь, вечно проигрывал. Есть такая категория членов пляжного клуба: кормильцы, вечные жертвы. Он был из этих. Весь какой-то поникший, грузный, ограниченный картами.
В этот день я ушел ни с чем.
Через пару дней снова забрел на пляж скорее отдохнуть, чем в расчете на наживу. Плана обогащения все еще не было. Да и какие планы могут быть у игрока, особенно у такого молодого недотепы, как я. Благосостояние жулика, даже матерого, в первую очередь зависит от случая: будет клиент – не будет. Но опытные, конечно, страхуются от неприятных случайностей.
На пляже сразу обрадовали: мною интересовался Куцый. С Куцым, сорокалетним пронырой-предпринимателем, мы были в уважительных отношениях. Он меня уважал за руки, я его – за то, что он уважал меня. И за пронырливость. Вечно он что-то комбинировал, суетился. И со всеми был в чудесных отношениях.
Он появился к обеду. Тощий, в свободно болтающихся выцветших плавках спускался по лестнице, держа одежду в руках. До конца лета незагорающая кожа, куцый, блеклый чуб, расстегнутые огромные сандалии на босу ногу. Натуральный алкаш, решивший отоспаться на пляже.
Устроились на свободном топчане, за спинами играющих.
– Значит, так, – начал Куцый. – Выезд завтра.
Я осторожно промолчал.
– Едем работать в колхоз.
– Со студентами. – Понимал, что послать его всегда успею.
Куцый снисходительно кивнул.
– Пашем месяц. Зарплату получаем яблоками.
– Лучше сеном, – предложил я.
Он снова снисходительно кивнул, продолжил:
– Яблоки отправляем в Россию, в Сибирь. Сдаем по «петушку».
Значит, по пять рублей. Я насторожился:
– Сколько яблок?
– Где-то по две тонны. Как заработаем. Пахать световой день. Без выходных.
Что-то в этом было. Это «что-то» мне явно нравилось.
– Едем втроем. Все – в общий котел, потом делим.
– Кто третий?
– Шурик.
– Этот? – Я растерялся.
– Этот. А что?
– Я знаю?.. – Что мог ответить? – Какой-то он рыхлый.
– Наш хлопец. Тихий, правда, но порядочный.
– Он что, «попал»? – Имелось в виду – проиграл.
– Да... Его справки. Бабуля его нянчилась с нами в детстве. Возьмем его, бабуле – радость. Завтра в шесть утра – у меня.
Я подошел к компании, в которой играл Шурик.
С полчаса постоял за его спиной, понаблюдал за игрой, Шурик немного выигрывал, но все равно нижняя губа его отвисала.
Он был молод, но уже начинал лысеть. Широкие волосатые бедра и загоревший полосами складчатый живот делали его мешковатым. Глаза у него были широко посаженные, чуть выпуклые. Еврейские глаза. И глядели на все чувственно и как будто огорченно.
