Вообще-то им было не до приятного комфорта в полете. Хуан поднял нос машины, направленный на ту часть реки, где саванна смешивалась с джунглями с обеих сторон. Река в том месте имела длинный бассейн, широкий, уходящий в синие горы на линии горизонта. Наконец, наступил момент воздушного планирования. Запасные крылья коснулись реки мягким толчком… вверх, вниз… всплеск с обеих сторон… медленнее, медленнее.
Нос стал опускаться. И только в этот момент Хуан вспомнил, что ему нужно стремиться отдавать предпочтение движению с правой стороны.
Отсек грузовика все еще стремился по инерции вперед, но все медленнее и медленнее.
Хуан затаил дыхание, волнуясь за свою заплату на дне, не оторвалась ли она, в ожидании того момента, когда правая сторона машины начнет погружаться в реку.
Кабина сохраняла ровное положение.
– Нам удалось прорваться? – спросила Рин. – Мы уже вырвались из того круга?
– Думаю, да, – сказал Хуан, проклиная тот взрыв надежды, который сопутствовал этому кратковременному перелету.
Чен-Лу передавал ружья вперед, он сказал:
– Кажется, мы застигли их врасплох. Ах, ах! Посмотрите назад!
Хуан повернулся настолько, насколько позволяли пристегнутые ремни, и оглянулся на саванну. Несмотря на сгустившиеся сумерки, было видно, как туда, где виднелись белые пятна палаток, катится серый вал, который имел странные выступы то выходящие в стороны, то снова примыкающие к валу.
С глубокой дрожью Хуан понял, что этот вал состоит из миллиардов насекомых, наваливающихся на лагерь.
Течение подхватило грузовик, отвернуло его от этой сцены, как будто какой-то инстинкт внутри Хуана контролировал процесс отдаления его от этой картины. От того, что он не мог больше выдержать. На мгновение впереди него засверкала река зеркальной оранжевой дымкой. Ночь стерла эту картину. Небо стало светиться серебром тонкой плоской луны.
«Виеро, – думал Хуан. – Томе… Рамон».
На глаза навернулись слезы.
– О, боже мой! – сказала Рин.
– Бог ты мой, – пролаял Чен-Лу. – Еще одно название для движения судьбы!
Рин закрыла лицо руками. Она чувствовала, что стоит перед испытанием в какой-то космической драме, без сценария и без репетиции, без слов и без музыки, не зная в ней свою роль.
«Бог – бразилец, – думал Хуан, призывая на помощь все силы национального самосознания уверенности в себе, захваченный мимолетным страхом. – Ночью Бог исправляет ошибки, которые бразильцы совершают днем».
Случилось то, о чем Виеро всегда говорил: «Верь в пресвятую Деву и беги».
