Сколько счастливых для меня страниц было написано в этом домике, сколько пережито тихих, блаженных дней! А рядом ведь еще и широкое зеркало Волги с перелеском на том берегу. Вокруг ведь еще и прямые пересекающиеся аллеи старинного парка с шуршащими желтыми листьями в сентябре и с лиловыми подснежниками в апреле. И теперь, когда я почувствовал потребность остановиться, оглядеться вокруг и, что называется, зачистить некоторые концы, меня безудержно потянуло в Карачарово, в мою, смею так называть, обитель.
Я привычно обосновался там, разложил все свои бумаги, книги, навострил перо, быстро пришел в хорошую рабочую форму, но тут понадобилось съездить в Москву.
Значит, тайная мысль все же точила меня, если я сделал новый заход, и на этот раз ничто не помешало мне попасть в поликлинику. Онколог, пожилая и, должно быть, опытная, усадила меня на стул, стоящий, как всегда, около стола, и начала перелистывать историю болезни, в которой, несмотря на ее многолетнюю пухлость от обилия всяких записей, болезни пока не значилось. Ну, там насморк, вазомоторный задний ринит. Ну, там ангина, грипп, нападающие на меня ежегодно, треплющие по десяти дней с высокой температурой. С ее точки зрения, это все не болезни.
– Ну, так что же вы хотите мне сказать? – оторвалась наконец онколог от писанины.
– Видите ли, у меня на бедре вот уже года три сидит какая-то черная штучка. Раньше я не обращал на нее внимания.
– Покажите.
Я спустил до колен штаны и поднял край трусов.
– Вот она. Уж три года.
Женщина дотронулась до нее двумя пальцами, подвигала ее из стороны в сторону, попробовала сверху, тверда ли.
– Одевайтесь. Я думаю, что ничего оченьстрашного нет. Но все же надо исследовать. А если уж исследовать, то сразу в высшую инстанцию, то есть там.
—Где там? – не понял я.
– В онкологическом институте. Сейчас я вам выпишу направление.
– Когда же я должен буду туда пойти? Дело в том, что я живу и работаю в Карачарове и у меня три рассказа…
– Ходили вы с ней три года, походите еще. Но я бы не откладывала. Я вам советую пойти завтра.
Легкий, присасывающийся к сердечной стенке холодок возник у меня в груди. В онкологический институт напрасно не посылают. Но сразу же и защитная мысль: «Мало ли что? Исследовать, конечно, необходимо. Исследуют, и буду я знать, что ОНА – действительно пустяки. Но неужели завтра же идти? А как же Карачарово, разложенные бумаги, недописанные рассказы?»
Вдруг с отчетливой и беспощадной ясностью я понял, пока шел от докторского кабинета до раздевалки, что моя жизнь до посещения врача и моя жизнь после посещения – это уже две разные жизни, с разными законами, с разным течением времени, с разными понятиями о том, что важно, а что не важно, как, допустим, жизнь государства до объявления и после объявления войны. И прерываются отпуска, и откладываются свидания, и отменяются разные поездки, покупки, ремонты квартир, планы на лето – все уже идет не так, как час назад, нынче утром. И не сразу еще отрешится сознание от мирного, привычного течения жизни, переключится на новый лад, а потом даже и приспособится к нему.
